Следом за нами стали прибывать и другие эшелоны, разгрузка шла днем и ночью двое суток. К счастью, погода была теплой и сухой.

На следующий день после прибытия я написал письмо маме, сообщив, что жив и здоров. К сожалению, она его не получила, к ней дошла только короткая весточка, которую я послал ей 5 марта из Горького. С того времени для мамы и для моих близких я «пропал без вести» более чем на три года.

За двое суток пребывания на новом месте мы неоднократно видали пролетавшие над нами вражеские самолеты, но нам было запрещено открывать огонь, чтобы не выдать противнику место расположения новых войсковых частей. Вместе с комиссаром Воробьевым я выпустил тогда два «Боевых листка», которые вывесил на дереве. В первом было написано несколько добрых слов о погибшем ефрейторе Метёлкине и немного – о наших успешных стрельбах по самолетам немцев. При подготовке второго «Боевого листка» комиссар сообщил мне, что наша бригада вместе с соседней 198-й входит в состав Шестой армии Юго-Западного фронта, которым командует маршал С. К. Тимошенко. От комиссара под большим секретом я узнал, что Шестая армия скоро должна перейти в наступление с целью освободить Харьков.

Спустя несколько десятков лет в литературных источниках я нашел упоминание, что нашей Шестой армии противостояла тогда Шестая армия немцев, которой командовал генерал-лейтенант танковых войск Фридрих Вильгельм Эрнст Паулюс. 31 января 1943 года в Сталинграде он был произведен в генерал-фельдмаршалы, и в тот же день его взяли в плен.

…Было без объяснений ясно, что наша танковая бригада является одной из многих крупных войсковых соединений, которые накапливались для перехода в большое наступление. На третьи сутки нас с обеими пушками, прицепленными к «бедфордам», отправили дальше на юго-запад. Сначала мы не менее часа ехали по открытой проселочной дороге, а потом по дороге внутри лесного массива. Остановились мы на левом берегу реки Северский Донец, сильно разлившейся с наступлением весны. Здесь нам пришлось вырыть окопы для укрытия от немецких самолетов, а для командного состава – «благоустроенную» землянку. Бойцы расположились в шалашах. Недалеко от шалашей мы установили, хорошо замаскировав ветками, оба орудия и с нетерпением стали ожидать, что скоро нам привезут еще две пушки, которых батарее недоставало.

В глубине леса разместились санитарная часть и кухни, а также склады с продовольствием и автомашины ГАЗ, к которым при переездах прицепляли полевые кухни, а переносные кухни помещали на кузов. Всеми кухнями распоряжалось непосредственно командование танковой бригады.

Горячую пищу из кухонь и прочее довольствие (хлеб, сахар, консервы в банках, концентраты в бумажных пакетах, водку, махорку, иногда – папиросы и некоторые вещи) мы получали сразу на весь взвод или огневой расчет, посылая для этого двух-трех дежурных бойцов с тремя-четырьмя ведрами, бачками или большими кастрюлями и мешками (а вместо них нередко – с брезентовыми полотнами или плащ-палатками). Иногда нам давали перед обедом по сто граммов водки, которую мы разливали из большой стеклянной или металлической тары по своим кружкам. Ежедневную порцию хлеба увеличили до килограмма, но давали только черный и часто несвежий. Каша была в основном пшенной из плохо очищенной крупы. Если получение пищи из полевой кухни было невозможно, нам выдавали банки мясных и рыбных консервов, пачки пшенного концентрата, и мы готовили еду в котелках. Не раз вместо хлеба приходилось обходиться сухарями. Как и в тылу, мы все время чувствовали себя голодными.