Перед праздником Первого мая нам вручили подарки от отдельных граждан, предприятий и организаций с трогательными надписями, записками и письмами, содержавшими пожелания доброго здоровья и просьбы крепко бить врага и вернуться домой живыми. Мне досталось по пачке папирос, конфет и печенья. Комиссар Воробьев, вероятно, вспомнил, что у меня в Горьком во время обыска забрали шерстяной свитер, и мне дополнительно дали аналогичный свитер, значительно лучший по качеству. Однако в это время года было уже тепло, порой даже жарко, и я не стал его носить днем, но иногда надевал ночами.

1 и 2 мая нас неплохо покормили. Особенно мне понравился компот из кураги, который я до этого еще никогда не пробовал. Ночью танкисты первыми начали выдвигаться к линии фронта, а утром мы выкатили с позиций обе пушки, прицепили их по одной к двум автомашинам с открытым кузовом, одновременно погрузив в них ящики со снарядами, и установили пулемет на кузов третьей автомашины. Затем с шинелями, свернутыми в «скатки», с вещевыми мешками, противогазами и личным оружием мы разместились на грузовиках. Четыре наводчика (первый и второй номера) обоих дежурных орудийных расчетов заняли места у своих расчехленных пушек.

Мы очень осторожно переехали по мосту Северский Донец и через несколько километров остановились у хвойного леса с высокими елями и соснами, росшими на чистом желтом песке. Здесь нашим машинам пришлось пропустить сильно растянувшуюся колонну очень шумных бойцов-армян пехотинцев разного возраста, многие из которых носили черные-пречерные усы. Они были вооружены винтовками, пулеметами и другим оружием, включая даже очень длинные и тяжелые (весом 20,3 кг) противотанковые ружья ПТРС калибра 14,5 мм, образца 1941 года, конструкции С. Г. Симонова. Каждое из этих ружей несли два человека.

Рассказывали, что когда боец-мусульманин бывал ранен в бою, его соплеменники или одноверцы подбегали к нему и кричали, взывая к Аллаху, но ничем не помогая раненому. А в это время вражеский минометчик открывал по ним огонь, в результате чего все погибали. Сказанное не относилось, однако, к христианским народам Кавказа.

Остановившись на поляне и замаскировавшись, мы трое суток занимались обустройством землянок. Но пожить в этих землянках нам не пришлось, что повторялось много раз и в дальнейшем: бывало, только-только закончим рытьё и обустройство капитальных землянок, как сразу поступает команда – двигаться дальше. Становилось очень обидно за бесполезную работу.

…В эти дни я должен был выпустить «Боевой листок». В связи с этим для получения необходимых материалов мне пришлось побывать в штабе своей танковой бригады. По дороге я видел, что и другие подразделения роют землянки. На опушке леса группа бойцов мотострелкового батальона училась… маршировать с пением в строю. Командир этой группы, пожилой старший сержант, по своей внешности и по акценту подаваемых им команд показался мне похожим на чуваша. Я загляделся, как красиво он демонстрировал своим подопечным строевой шаг, держа очень прямо спину и голову. Когда он остановил группу для отдыха, я подошел к нему и поприветствовал его на моем родном языке. Командира это совсем не удивило, и мы разговорились на чувашском языке. Между прочим, он сказал, что воевал еще в Гражданскую войну – был командиром взвода в Чапаевской дивизии и ему не раз доводилось говорить с самим Чапаевым, который якобы владел чувашским языком как родным, так как являлся уроженцем Чувашии.

Рано утром 6 мая после завтрака мы неожиданно получили команду двинуться на северо-запад вслед за танками и мотострелковым батальоном, которые уже отправились в путь ночью. Мы быстро собрались. Командир батареи – старший лейтенант Сахаров – сел рядом с шофером в кабине головной машины, а комиссар – политрук Воробьев – в кабине третьей машины. Между обоими грузовиками, тащившими за собой пушки, ехала машина с закрытым кузовом, в кабине которой находился вместе с шофером старшина Ермаков. В открытых кузовах бойцы располагались на ящиках с боеприпасами. Я в это время занял место в кузове четвертого, замыкающего грузовика, на котором был установлен подготовленный к стрельбе пулемет. Рядом со мной, у края заднего борта, сел командир взвода лейтенант Кирпичёв. Погода была прохладной, поэтому все были в шинелях. Нашим автомашинам пришлось преодолеть большой участок пути со значительным уклоном вверх. Английские грузовики, тянувшие за собой пушки, не были приспособлены к таким тяжелым условиям движения. Поэтому мы ехали медленно, потом остановились, и всем пришлось слезть с грузовиков, чтобы толкать в гору первую машину и прицепленную к ней пушку. В это время лейтенант Кирпичёв, державший какую-то деталь дальномера, нечаянно выронил её, когда машины начали набирать скорость. Пришлось останавливать наш грузовик. Но пока мы стучали в кабину шоферу, машина проехала еще не менее ста метров. Желая помочь командиру, я изо всех сил побежал к месту падения предмета, поднял его и попытался так же быстро вернуться. Однако я не рассчитал, что обратная дорога идет в гору. В результате, сильно ослабевший от недоедания, я вдруг почувствовал, что ноги меня плохо слушаются и сердце бьется учащенно. Я начал задыхаться, голова закружилась. Но я всё же добежал до грузовика, а вот забраться в кузов уже не смог, и товарищи были вынуждены мне помочь.