Многие из нас радовались отъезду на фронт, говоря: «Там-то уж мы не будем больше голодать». Как мы были наивны!
ГЛАВА Х
Эшелон двигался очень медленно. Когда рассвело, первой остановкой поезда оказалась станция Ново-Вязники. На этой станции мы устремились на поиски туалета. Но едва спрыгнув из вагона, мы увидели, что вокруг все было загажено, а единственный выгребной туалет на конце платформы давно никем не вычищался, так что оказалось совершенно невозможно войти туда. Между прочим, во время войны так было едва ли не на всех железнодорожных станциях. Вернувшись в вагон, мы долго оттирали свою обувь соломой.
Наш эшелон долго стоял на станции во Владимире. Там с санитарного поезда выгружали на носилках тяжело раненных. Здоровые бойцы выносили их на привокзальную площадь. Было много покалеченных – без руки, без ноги, на костылях… сквозь марлевые повязки у некоторых раненых проступали красные пятна крови. Всё увиденное произвело на нас очень тяжелое впечатление.
Во время долгой остановки эшелона где-то между станциями Собинка и Петушки нам впервые дали горячую пищу. За ней на кухню отправляли несколько бойцов с ведрами, бачками и большими кастрюлями, захваченными из Решетихи. Принесенную еду распределяли по котелкам и кружкам. В голове всегда была только одна мысль: как бы наесться досыта…
Наша поездка до конечного пункта длилась больше пяти суток. Мы догадывались, что едем на юг, а куда конкретно – не знали. Большие города эшелон в основном объезжал. Только готовя эти воспоминания, я воссоздал маршрут нашего эшелона. Очевидно, мы двигались через Мичуринск – Грязи – Воронеж – Лиски – Валуйки – Купянск-Узловую. Мы двигались в направлении Харькова. Поезд переехал разлившуюся от половодья реку Оскол и остановился на станции Букино. И вдруг здесь на нас налетели немецкие бомбардировщики в сопровождении истребителей «мессершмитт». Наши бойцы моментально выскочили из вагонов и платформ и залегли по обе стороны эшелона. Но на головном вагоне зенитчики, под командованием лейтенанта Кирпичёва, быстро заняли свои места и открыли по самолётам огонь. То же самое сделал и боевой расчет второй пушки в хвостовой части поезда. Еще раньше нас начали стрелять местные зенитчики, и один из истребителей был сбит.
Бомбардировщики сбросили несколько бомб, и осколки прошили стены и крыши некоторых вагонов, попали в ближние дома и строения. У нас и на станции появились раненые. Один осколок угодил в ефрейтора Метёлкина, обслуживавшего пушку в хвостовой части эшелона. Он сразу же скончался. Комиссар Воробьев взял «медальон смерти» Метёлкина, чтобы официально сообщить о гибели ефрейтора. Тело Метёлкина оставили местным работникам для захоронения. Мы даже не успели попрощаться с покойным, поскольку наш поезд уже трогался. Где-то между станциями Диброво и Закомельская последовала команда – всем выгрузиться. Вместе с командиром батареи Сахаровым и нашим комиссаром Воробьевым к нам подошли командир нашей танковой бригады № 199 полковник Матевосян, лет сорока, чернявый, небольшого роста, и комиссар бригады – пожилой, среднего роста, фамилию которого я, к сожалению, я не знал. Они поблагодарили нас, зенитчиков, за успешное отражение атаки вражеских самолетов.
Потом до самого вечера мы разгружали эшелон. Работали без перерыва, чтобы закончить все как можно быстрее, пока немцы нас не заметили. Всё выгруженное немедленно маскировали в чаще леса.
Для всего личного состава батареи устроили в лесу временное «жилье». Оно представляло собой три шалаша из срубленных стволов деревьев и веток. Ветки и листья служили для нас постелью, а шинели – одеялом. Накануне рядом с шалашами вырыли еще небольшие укрытия для себя на случай налета вражеской авиации. Винтовки держали с собой же в шалаше.