– Дяденька, купите, пожалуйста, кирпич, – жалобно просил Воробьев.

За услугу свою, то есть подбор качественного, подвергнутого “особой термической” обработке изделия, а так же за его доставку прямо в руки заказчику, просил Воробьев «совершенно символическое вознаграждение» – пятьдесят копеек. Что самим, случайно здесь оказавшемся, “заказчиком”, определялось как возмутительное хамство, ибо даже в том случае если ему, вдруг, и окажется нужен этот в единственном экземпляре предлагаемый товар, то уж явно не за названную сумму. Официальная цена кирпича на заводе равнялась в то время десяти копейкам. Ответ на предложение мог быть разнообразным, но в любом случае – мало дружелюбным. После такого неосмотрительного поведения, в неродном для заехавшего из Отрадного подростка, из-за остановки появлялись несколько старшеклассников во главе с каким-нибудь ПТУ-шником, например Осинкиным, и вежливо спрашивали, почему прибывший к ним в гости подросток так неприлично себя ведет по отношению к подрастающему поколению.

– Ты, почему маленьких обижаешь? – вежливо постукивая кулаком в свою ладонь, спрашивал Осинкин.

Остальные разделялись на два лагеря. Одни уверяли, что заехавший из Отрадного подросток нехороший, и они обязаны заняться его воспитанием.

– Вреж ему, Ваня, вреж! – подначивали они Осинкина.

Другие, напротив, утверждали, что в Отрадном ребята, в общем-то, неплохие, обижать их не стоит. К тому же данный подросток, проступок свой осознал; «Так ведь, парень?» – говорили они; и в плане заглаживания вины, готов приобрести, предлагаемый ему, товар.

– Не трогай его, Вань, не надо. Парень-то неплохой.

Осекин внимательно выслушивал и тех и других. Кулак же его с каждым мгновением все крепче и решительнее ударял в ладонь. Ударял до тех пор, пока заехавший гость не соглашался с тем, что он – «хороший», и не выкладывал требуемую сумму.

– Да, – одобрительно произносил Осинкин, забирая деньги – А ты, я вижу, парень-то ничего. Смотри, кто тронет, скажешь нам. Если что, мы тут рядом, посторожим.

Он снисходительно хлопал “ничего парня” по плечу, первокласник вручал товар заказчику в руки. Кто-то желал гостю счастливого пути, кто-то предлагал, если потребуется кирпич, заезжать снова. После чего все уходили обратно за остановку.

Гость, успокоенный заверениями благосклонности, а так же в силу немалой тяжести врученного товара, бросал его куда-нибудь в сторону. Как только кирпич оказывался на земле, появлялся Воробьев. Он подходил к выброшенному изделию, поднимал его, возвращался к гостю и вежливо просил:

– Дяденька, купите, пожалуйста, кирпич…

– Хорошо я проходил мимо, – продолжал комсорг, – Так что, Федор Ифанович, на стенд Осинкину рано. Сознание у него до передовика не созрело.

Начальник ЖЭО устремил свой прожигающий взгляд сразу в оба глаза комсорга. Комсорг данное испытание выдержал, глаза не отвел и не отшатнулся.

– Ну, ну, – тяжело произнес Федор Ифанович, – Пойду, команду дам, что б нарвали. Покрасивее …

– . -

Учитель местной школы преподаватель физики Виктор Семенович по возвращении с утренней рыбалки особо удачным уловом похвастать не мог. В хозяйственной сумке из мелкой полиэтиленовой сетки уснули три среднего размера окуня и одна, чуть меньше, плотвичка. Имелся, правда, при рыбаке еще и трехлитровый бидон, наполовину наполненный водой. Там плескалась живая не уснувшая рыба. И было её не так уж мало – с десяток, а может даже и больше, плотвичек. Только были плотвички столь малы, что относить их к улову не имело смысла. Чуть подросший малек, едва способный уцепиться за червяка, и по глупости своей не отпускающий его вплоть до перемещения в рыбацкий садок. Малек, способный быть наживкой, но никак не приготовленным на сковородке рыбака тем крючком его подцепившего. Виктора Семеновича невозможность использования основной части добычи не смущала. Суть рыбалки, как известно, заключается не в одном количестве извлечённого из воды. Суть ловли на удочку скрывается в ожидании слабо заметного кивка гусиного пера, обыкновенно используемого в качестве поплавка. Окрашенное в красный цвет, перо стоит над водой. Легкая волна от утреннего, еще не ветра, скорее потока, чуть наклоняет его, и сердце рыбака замирает в разгадке. Волна проходит, перо возвращается к вертикали, рыбацкое сердце расслабляется, и ни что иное, как очарование, вливается в него вместе с тем дразнящим воздушным потоком.