Сэм визжит на бегу, я тоже. Потому что это весело и ужасно одновременно. Глаза от воды щиплет, и я почти ничего не вижу, но от ледяного душа внутри все горит.

Когда мы с Сэм добираемся до конца лестницы, задыхающиеся и промокшие насквозь, из моих легких словно выкачали воздух, а сердце разрывается.

Мама ждет нас на крыльце, что, конечно, мило, но немного странно, потому что она уже должна была войти в дом.

Она качает головой и хмурится.

– Бабушка не отвечает, – говорит она. – Ее здесь нет.

– Что значит, ее здесь нет? – шепчу я. И на мгновение я впадаю в панику: ее съел тигр. Но приказываю себе сохранять спокойствие.

Мама вздыхает.

– Я не знаю. Не знаю.

Не понимаю, обеспокоена она или раздражена; дождь стекает по ее глазам и губам, скрывая выражение лица. Я хотела бы знать, что она чувствует, чтобы понимать, что должна чувствовать я.

Сэм колдует над медной дверной ручкой, но упрямая дверь не открывается.

– И что?.. – Сэм смотрит на маму, потом на меня.

С прилипшими волосами и густой подводкой, стекающей по щекам черными полосами, она похожа на мокрую тигрицу. – Мы просто будем стоять здесь и ждать? Под дождем? Неизвестно сколько времени?

Мама вытирает очки о свою промокшую футболку, но это не очень-то помогает.

– Нет. Не думаю. Погодите.

Она огибает дом.

– Куда она? – я складываю руки домиком прямо над головой, чтобы защититься от дождя, но это бесполезно. – Где бабушка?

Сэм молчит. Мы видим, как мама останавливается под окном гостиной. Она постукивает по краю стекла, проводит руками по подоконнику, а потом ударяет кулаком прямо под стеклом.

– Ну конечно, – говорит Сэм с сарказмом в голосе.

Мама распахивает окно. Она оглядывается, прежде чем подтянуться и кубарем влететь в дом.

– Ничего себе! – шепчу я. Никогда не видела, чтобы мама делала нечто подобное.

Сэм качает головой.

– Да уж, ничего себе. Спорю, она так постоянно делала, когда была девчонкой. – Сэм смотрит на меня так, будто не знает, хмуриться ей или смеяться, и я точно знаю, что она чувствует, потому что представлять маму подростком и смешно, и немного страшно одновременно. Странно думать о том, какой была мама до нашего появления на свет.

Но Сэм улыбается, и я чувствую облегчение.

– Наверное, она удирала из дома тусоваться с друзьями.

Я киваю. Когда Сэм в хорошем настроении, ее круглое, как луна, лицо сияет и она снова становится похожа на мою сестру. Я становлюсь к ней поближе – чуть-чуть, так что она ничего не замечает.

Она морщит нос.

– Как думаешь, она бегала на свидания с мальчишками?

– Мне кажется, она не встречалась ни с кем до папы. – Я не могу представить маму с кем-нибудь, кроме папы. А по правде говоря, я не могу представить ее ни с кем вообще, потому что не помню того времени, когда мама и папа были вместе.

И тут же понимаю, что сказала что-то не то, потому что лицо Сэм больше не светится. Она стискивает зубы и отворачивается.

– Это просто наивно, – бормочет она себе под нос.

Мысли о папе вызывают в Сэм иные чувства, чем у меня. Она достаточно взрослая и помнит его. Когда он погиб в автокатастрофе, ей было семь. А мне всего четыре.

– Сэм… – начинаю я, но не знаю, что сказать.

Раньше мне легко было с ней разговаривать. Когда-то я рассказывала ей обо всем. Случись это несколько лет назад, я бы запросто сказала: «Я ТОЛЬКО ЧТО ВИДЕЛА ТИГРА ПОСРЕДИ ДОРОГИ». Причем прокричала бы это ей в самое ухо, потому что не смогла бы сдержаться.

– Только что я видела… – делаю я очередную попытку. Но меня прерывает скрежет замков. Мама отодвигает задвижки и отворяет дверь.

– Быстрей, – говорит она, словно мы могли промокнуть еще сильнее. Мы с Сэм входим, оставляя в прихожей мокрые следы, и по деревянному полу растекаются лужи размером с озеро.