– Интересно, почему же? Может, потому что мой родной отец только что объявил, что выдаст меня замуж за первого встречного?

Умолчим о том, что именно в этом состоял мой план. В конце концов, ему об этом знать необязательно. А вот то, что он разрушил мою жизнь… вот можно и сообщить.

– Наш брак разрушил мою жизнь.

– Можем разойтись мирно, если хочешь, – пожал плечом Лаэрт. – Я тебя не держу. Как я уже говорил, я не насильник.

Меня словно окатили ледяной водой. Было в моей жизни переживание подобное этому. Однажды я упала с лошади в пруд. Кажется, мне было лет семь или восемь. В тот год я решила, наконец, стать той дочерью, которой отец будет гордиться. Занималась верховой ездой и днем, и ночью так, что наутро, когда я вытаскивала себя из постели, чтобы продолжить самоистязание, болела каждая косточка в теле. Просилась на охоту, хотя от одного лишь вида мертвых тел и крови меня тошнит. Нелепая идея была, но, кажется, я на них богата. Одной из них была поездка на Ласточке – норовистой кобылке, которую отец выписал из-за границы. Она сбросила меня прямо в пруд с ледяной водой. И в этот момент я поняла, насколько глупо все то, что я делала. Насколько жалкой и ничтожной я стала. А ведь мои нелепые попытки даже не принесли результата – отец все равно охотнее проводил время с любым кроме меня.

Момент прозрения настал и сейчас. Я поняла, что сказала слишком много. Я сделала именно то, чего хотела избежать – наговорила столько, что муж решил от меня избавиться. «Разойтись мирно» – сказал он. Для него мирно. Для меня это голодная смерть.

Пробормотав нечто невразумительное, я скрылась в доме, где и провела следующие несколько часов. Провоцировать скандал не хотелось. Меньше всего на свете мне нужно, чтобы новоиспеченный муж утвердился в мысли, что лучше всего нам будет расстаться. Будь я обеспеченной женщиной, я бы первая ему это предложила, но положение мое было незавидным. Я не знала ничего о том, как выживают люди за пределами королевских дворцов. Разумеется, я проинформирована о том, что о лавандовые пирожные не растут на деревьях, а деньги зарабатываются тяжким трудом, но это не мешало мне быть беспомощной щепкой, заброшенной в бушующее море жизни.

Твердо решив больше не конфликтовать с Лаэртом, я забилась в уголок, где и размышляла о своих следующих шагах. Выстирать новую юбку. Искупаться самой, чтобы перестать, наконец, походить на бродяжку. Найти где-нибудь расческу. Для начала неплохо.

На полках хлипкой этажерки я сумела отыскать мыло. По крайней мере, я надеялась, что это было мыло. Твердый, словно камень, кусок чего-то вполне мог оказаться обломком гранита или костью какого-нибудь давно умершего животного.

К Лаэрту я решила с вопросами не обращаться. Он продолжал заниматься своей странной штуковиной и с каждой минутой становился все более сосредоточенно-озадаченным. Возможно, даже мрачным. Я пока плохо умела читать его мимику. Лицо, половину которого скрывала темная щетина, отражало злость? Сомнение? Сожаление? Страх? Сосредоточенность? Воодушевление?

Лучше уж справляться самостоятельно, пока не останется иных вариантов. Перерыв весь дом – что, учитывая его размеры, оказалось не так уж сложно – я не нашла ничего, что подошло бы мне. Обращаться за помощью к мужу я, разумеется, не стала. Вместо этого я обошла дом и подошла к покосившемуся сараю, который приметила неподалеку. Невысокое сооружение, будто слепленное из глины с соломой напополам. Оконная рама из четырех ячеек, в трех из которых тускло поблескивали грязные стекла, а вот четвертое зияло чернотой. Здраво рассудив, что это, скорее всего, тоже его.. в смысле наше имущество, я решительно распахнула дверь.