Путь тот не обозначен,

но уловил я суть:

не разделить на части —

это такая ложь —

взлёты и неудачи,

сердце не обмануть,

ведь называют счастьем

время, когда живёшь.

* * *

В этом мире не найти тепло —

календарь тут явно оплошал.

Я хотел согреться, но – облом:

насмерть обморожена душа.

И мгновенно изменился мир,

много в нём печального всего,

и морозной свежестью зимы

всё сильнее веет от него.

Где же вы, горячие сердца?

Или в мире слишком много слёз?

Как ему оттаять до конца,

если погружён в анабиоз?

Это не превратности судьбы,

не её авария, не сбой.

После смерти, кем бы кто ни был,

не распоряжаются собой.

Ну, а тут душа… Она с душком.

Оживить её никто б не смог.

Так бутон с засохшим черешком

не преображается в цветок.

* * *

И не зима, а так – кошмар,

но было и прошло.

Кончается бесполый март,

и к нам спешит тепло,

когда снегов в помине нет, —

не жизнь, а разлюли, —

когда такой жемчужный свет

по всей земле разлит,

когда обнимет колли кот,

а хомяка – гюрза,

и неба синий приворот

в распахнутых глазах.

В том мире невозможна смерть

и всякая болезнь.

И я пойду. И буду петь

сиреневую песнь.

* * *

В небе, чёрном как уголь,

тучи вьются, как осы.

Исполняется фуга

под названием Осень.

Листьев ломкий пергамент,

гром, что чем-то разгневан…

Слышу голос органа,

или это во мне он?

Заглушает моторы

и все звуки иные…

Отчего так минорна

эта полифония?

И тревожно на свете,

где у мокрого сада

петь пытается ветер

на слова листопада.

* * *

Приход тепла всегда нечаян,

но пусть прогнозы неясны,

природа празднует начало

не календарной, но весны.

Уже пустила почки липа,

уже проклюнулся пион.

Зима, как будто вирус гриппа,

уходит в прошлое, как сон.

* * *

Исполосованный дождём,

я был испуган маем,

хотя испуг совсем не в том,

чего не ожидаем,

а в том, что не найти нигде

надёжного заслона,

и места б не было беде,

коль подстелить соломы.

Казалось бы, секрет раскрыт,

но только я всё лето

испытываю этот стыд

за свой испуг нелепый.

* * *

Мир затих после зимнего штурма.

Я такой не встречал никогда

неподвижности этой скульптурной

монолитно застывшего льда.

Спит в холодной постели округа,

тишина и покой у леска.

Копит силы вчерашняя вьюга,

для решающего броска.

И шустрят лишь озябшие птицы,

не похожи они на сирот.

Может, надо у них научиться

подчиняться тому, что грядёт?

* * *

Птичья робкая похвала,

ветер терпкий и молодой…

Снег, коричневый, как халва,

скоро станет синей водой.

В небе алая вновь заря

и зелёный жемчуг вокруг.

Но зачем-то грустит Земля,

истомившаяся от вьюг.

Я не сразу её пойму,

мне мешает тумана сеть

Может, грустно ей потому,

что не может никто согреть?

Видно, в космосе все тела

копят, как Антарктида, льды.

Не хватает им всем тепла,

может, мало одной звезды?

Солнце пять миллиардов лет

светит, надо его беречь.

И не всюду доходит свет,

значит, надо звезду зажечь.

* * *

Соловьиное бельканто

здесь я слышал многократно,

и растёт здесь беламканда —

красноцвет с тигровым крапом.

Лепестков атласна кожа,

элегантен чаши вырез…

Так на лилию похожа,

но душой своею — ирис.

Только мне совсем не странно,