Он нагрянул нежданно,

как и раньше наметил,

мимоходом в каштаны

бросил пригоршню меди.

И в вокзальное зданье,

заглянув на минуту,

поездов расписанье

до весны перепутал.

А когда все смешалось,

затаился в аллеях…

Так за детскую шалость

мы стыдимся, взрослея.

* * *

Время тает, как снег на припёке,

наполняется мир синевой,

забурлили весёлые соки

под ожившей на солнце дресвой.

Так и мне бы гульнуть, как когда-то,

если милость окажет мне Бог,

чтоб душа не страшилась утраты,

ожидая какой-то итог.

* * *

Как в спринте, дни

стремительно несутся,

и вновь, от сна оправившись едва,

каким-то

непонятным безрассудством

на пустыре охвачена трава.

Она весны превысила все сметы,

она ещё у января в плену,

истосковавшись по теплу и свету,

как ленинградец,

выживший в войну.

* * *

Я жду, когда придёт

опять пора такая,

когда растает лёд

и солнце припекает.

Когда намечен план

всеобщего загула,

чтоб сразу поплыла

зимы архитектура,

чтоб растворился вмиг —

такая вот концовка —

могучий снеговик,

осталась лишь морковка.

Но очень важен он —

скульптуры той излишек —

добыча для ворон,

для голубей и мышек.

* * *

Май был неправильным,

волглым, нищим,

а облака – волокна мочал.

Злой от бессонницы, словно Ницше,

я заратустровал по ночам.

Дрожью от холода часто било,

но из себя одинокий весь,

я возвращался к тому, что было.

как возвращается всё, что есть.

Я окунался всё в ту же реку,

пусть та река уже и не та:

как философствовать человеку,

если вокруг – одна суета?!

Май для такого не предназначен,

тут колдовской, не иначе, сглаз.

Если быть точным, то это значит,

что я закончил десятый класс.

* * *

У весны есть такой закон:

измочалить на крыше жесть,

всё сломать, но найти зато

смысл всего, что на свете есть.

И тревожиться перестань,

от дремоты очнулся мир,

скоро высохнет, как тарань,

зла холодный горький пломбир.

И начнётся такой бедлам,

когда люди лишатся сна.

Только разве это беда,

если имя её — весна?!

* * *

Хватит, зря я весну аукал