Впереди разливалась река – её поверхность была жидкой, как живая материя, но под ней, на глубине, виднелись тела. Они не двигались, но и не были статичными, словно застряли между кадрами. Вода стала густой, как мёд, и, кажется, пыталась засосать тех, кто хотел выбраться.

Гигант, покрытый золотым пеплом, опустился на колени, а его руки медленно потянулись к чему-то невидимому. В этот момент существо за спиной Романа обогнало его – тень, которая растворилась в реке, не оставив за собой даже ряби.

Роман проснулся резко, с чувством, будто из памяти стёрли что-то важное, что-то, к чему он почти прикоснулся. Но вместо этого осталось лишь глухое, неутолимое ощущение – жажда, бесконечная жажда.

Прошла неделя с запуска проекта – проект удался, команду поздравляли, его поздравляли, но Роман чувствовал, что всё это было пустой формальностью, и через неделю всё повторится вновь. Как карточный домик, который снова и снова появляется на столе и стоит ровно до того момента, пока кто-нибудь не дёрнет за рандомную карту.

Поэтому, чтобы унять привычную тяжесть, он взял выходной. Хотя выходные он не особо любил: они заставляли его нервничать. Но взял.

Весь день Роман провёл в безмолвной неподвижности, как будто сознательно выбросил себя из времени. Проспав до позднего вечера, он, наконец, лениво поднялся, чувствуя, как холодный, влажный воздух зимы едва пробирается в комнату сквозь замазку микрощелей окон.

Он давно следил за своими мыслями как за неисправным механизмом, который мешал двигаться вперёд. Современный голос успеха вещал с каждого устройства: “Будь осознанным – и всё получится”, “Посылай свои желания во Вселенную – и всё придёт”.

Ему казалось, что если он будет думать правильно, то однажды повзрослеет, соберётся, станет тем самым, крутым, каким всегда мечтал быть.

Но внутри всё равно было глухо, темно, хотя даже почти живо. Та живость была похожа на растрескавшийся от ветров и сырости дом, который кто-то забросил ещё в том тысячелетии. Сквозь прорехи в его стенах просачивался страх, как туман: бесформенный, оттого обволакивающий.

Никогда у него не получалось там согреться.

Да, душа его – пустая комната в заброшенном доме, где даже тишина кажется слишком громкой… И комната эта не слушала его разум, не поддавалась рассуждениям, и её нельзя было заполнить книгами по саморазвитию или чужими примерами. Она просто была.

А Роман её ненавидел, хотя всеми мыслями пытался полюбить, как и советовали.

За стеклом медленно, лениво падал снег, густой, тяжёлый, как в детстве. И снег был не про восторженную радость, не про праздники и убранство улиц – он напоминал о чём-то нехорошем, как будто мир, застрявший в этой серой погоде, в любой момент попытался бы раздавить его.

***

К делу.

***

Роман стоял перед зеркалом в ванной, бреясь. В чистом отражении он видел самого себя – лицо ровное, почти идеальное, спокойное, но холодные глаза будто проваливались вглубь, в какую-то невидимую трещину, которую давно никто не замечал, кроме него самого. Роман не спешил. Медленно обтёр лицо полотенцем, прошёл в спальню, где на кровати уже лежал его лук – идеально минималистичный и выглаженный, словно специально приготовленный для ритуала.

Он одевался с автоматизмом, с которым преступник надевает казённую робу перед судом. Но рубашка – белая, безупречная, чтобы подчеркнуть его кажущуюся уверенность.

Белый цвет ему не шёл, да и уставшим был он, как загнанная забавы ради лошадь.

Но тот спектакль, который он ставил для неё…

Она была слишком красивой, чтобы её можно было игнорировать, и слишком умной, чтобы её можно было по-настоящему любить.