– Видишь ли, – начал я, – в обычном романе нам дают точку зрения только одного человека. У нас же над романом будут работать сразу четверо умных людей. Таким образом, читатели познакомятся с мыслями и мнениями нас четверых за ту же цену, что и с суждениями одного автора. Если английский читатель знает толк в деле, он заранее сделает заказ на книгу, чтобы потом не остаться в дураках. Ведь такая удача не часто ему выпадает.

Этельберта согласилась, что такое возможно.

– И надо сказать, – продолжал я с нараставшим по мере размышлений энтузиазмом, – наш труд, если внимательнее взглянуть, – выгодная сделка и с другой стороны. Мы не собираемся писать в романе об обычных, каждодневных вещах, а хотим собрать в нем всю накопленную нами за жизнь мудрость и остроумие, если только книга способна вместить столь огромный материал. После такого романа новый писать не будет нужды. Да мы и не сможем – так выложимся, что за душой уже ничего не останется. Наш роман из области интеллектуальной литературы, идущей по распродаже. В него мы вложим все, что знаем.

Этельберта тихо пробормотала что-то себе под нос, а вслух предположила, что нет сомнений – все действительно уместится в одном томе.

Я почувствовал себя уязвленным скрытой насмешкой. И поспешил сообщить жене, что на свете существует множество специально натасканных людей, которым только и надо, что писать гадости о писателях и их творениях, и они это делают, насколько я могу судить, весьма успешно, не нуждаясь в помощи дилетантов. А еще намекнул, что писателю хотелось бы наслаждаться более дружественной атмосферой у себя дома и он вправе на это рассчитывать.

Неужели я не понял, что она имеет в виду, возразила Этельберта. Ее сомнения никак не относились ко мне, да и Джефсон достаточно разумный человек (мой друг был к этому времени помолвлен), но она не видит смысла привлекать к этому делу половину нашего прихода. (А кто говорил о «половине прихода»? Как все-таки небрежно Этельберта относится к языку.) Жена считала опрометчивым вовлекать в это дело Брауна и Макшонесси. Какой от них толк? Что могут знать два закоренелых холостяка о жизни и человеческой природе? Что до Макшонесси, то она считала, что все его жизненные познания, если, конечно, нам удастся засадить его за работу, легко уместятся на одной странице.

Этельберта не всегда так низко оценивала способности Макшонесси. При первой встрече они отлично поладили, и когда я, проводив друга до калитки, вернулся в гостиную, жена встретила меня словами: «Какой замечательный человек мистер Макшонесси! Он столько всего знает!»

Трудно более точно описать Макшонесси. Такое впечатление, что нет ничего, чего бы мой друг не знал. Я не встречал другого человека, который обладал бы большей информацией. Иногда она соответствует действительности, но по большому счету ненадежность ее поистине уникальна. Где Макшонесси ее добывает – загадка, которую никому еще не удалось разгадать.

Этельберта была еще очень молода, когда мы зажили своей семьей. (Помнится, наш первый мясник чуть не потерял в ней раз и навсегда клиентку, назвав «мисс» и посоветовав в дальнейшем приходить вместе с матушкой. Домой Этельберта вернулась в слезах, повторяя, что, может, она и не годится никому в жены, однако не понимает, почему должна узнавать об этом от лавочника.) Хозяйкой она была начинающей, отдавала себе в этом отчет и потому радовалась любому дельному совету и подсказке. Когда в нашем доме появился Макшонесси, он показался Этельберте кем-то вроде прославленной миссис Битон [1]. Ему было известно все, что нужно знать домохозяйке, – от чистки картофеля по последнему слову науки до лечения судорог у кошек – и Этельберта, выражаясь фигурально, ловила каждое его слово, набираясь за один вечер столько сведений, что потом в нашем доме целый месяц нельзя было находиться.