Весь день я не отходил от друга, а оказавшись на расстоянии, незаметно следил за ним, боясь, как бы он случайно не разведал секрет тайника. Ночью я не спал и сторожил его. Но однажды я все-таки заснул, а когда открыл глаза, моего друга рядом не оказалось. Я мигом взлетел по узкой лестнице и бросился бежать по спящему коридору. Гобелен был сдвинут, потайная дверь распахнута, а в комнате на коленях перед открытым сундуком стоял мой горячо любимый друг. Блеск золота ослепил меня. Друг стоял спиной ко мне, и я тихо подкрался к нему. В моей руке был нож с острым изогнутым лезвием, и, подойдя достаточно близко, я всадил его в спину моего коленопреклоненного друга.

Тело откинулось на дверь, которая с лязгом захлопнулась. Я тщетно пытался ее открыть. Ржавые гвозди резали руки, я кричал, а мертвец скалил зубы. Из-под тяжелой двери пробивался свет, со временем он исчезал, потом появлялся снова. Я в исступлении грыз дубовую крышку сундука, муки голода лишили меня рассудка. Проснувшись, я понял, что сильно проголодался, и тут вспомнил, что из-за головной боли не пообедал. Натянув на себя что попало, я поспешил на кухню – пополнить запасы энергии.

Есть мнение, что сны – кратковременная концентрация мысли вокруг эпизода, который заставляет нас проснуться, и, как обычно бывает с научными гипотезами, некоторые оказываются верными. Один сон с небольшими вариациями преследует меня. Раз за разом мне снится, что меня приглашают в «Лицеум» [3] на одну из ведущих ролей в какой-то пьесе. Несправедливо, что бедный мистер Ирвинг [4] очередной раз оказывался жертвой, но тут он сам был виноват. Именно он пылко уговаривал меня принять предложение. А я предпочел бы мирно провести вечер в постели, о чем ему и сказал. Но Ирвинг настаивал, чтобы я встал и ехал в театр. Мои доводы, что я полностью лишен актерского дара, он не принимал во внимание и только повторял: «Все будет хорошо». Некоторое время мы спорили, потом он дал понять, что это его личная просьба, и тогда, дабы пойти ему навстречу и наконец выпроводить из спальни, я против воли согласился на эту авантюру. Как правило, я играл моих персонажей в ночной рубашке, хотя однажды в «Макбете» в роли Банко надел пижаму. Текста я никогда не знал, и как выходил из положения, понятия не имею. Ирвинг каждый раз меня поздравлял – не знаю, то ли за превосходную игру, а может, за своевременный уход со сцены, пока в мою сторону не летели тухлые яйца.

Когда я просыпаюсь на этом месте, то обнаруживаю, что одеяло сползло на пол и я дрожу от холода. Полагаю, этот озноб и есть причина того, что я играю на сцене «Лицеума» в одной ночной рубашке. Но почему всегда в «Лицеуме», понять не могу.

Есть еще один сон, который мне не раз снился, или это во сне казалось, что он снится не первый раз. Такое тоже бывает. В нем я иду по очень широкой и длинной улице в районе Ист-Энда. Странная улица для тех мест. Омнибусы и трамваи проносятся мимо, повсюду ларьки и прилавки, и продавцы в засаленных шапочках кричат, рекламируя товар, а по обеим сторонам улицы тянутся полоски тропических растений. Улица сочетает в себе приметы районов Кью и Уайтчепела.

Кто-то идет рядом, хотя я его не вижу, и вот мы уже в лесу, продираемся сквозь переплетенные виноградные лозы, они путаются у нас в ногах, и все же время от времени мы видим между гигантскими стволами деревьев проблески оживленной улицы.

В том месте, где дорога сворачивает, я вдруг испытываю беспричинный страх. Дорога ведет к дому, где я жил в детстве, и сейчас там меня ждет кто-то, кому есть что мне сказать. Мимо проезжает конный трамвай, идущий до Блэкволла, и я пытаюсь его догнать. Но тут лошади превращаются в скелеты и бодро скачут от меня, а существо, шедшее рядом, – я его по-прежнему не вижу – хватает меня за руку и тащит назад.