Браун в тот день впервые услышал этот допотопный анекдот и был от него в восторге. Не представляю, где провел Браун последние сто лет! Это великая тайна. Он может остановить тебя на улице со словами: «Ты должен это услышать. Классный анекдот!» – и увлеченно, со смаком поведать шутку, популярную во времена Ноя, или анекдот, который Ромул некогда рассказал Рему. Когда-нибудь случайный знакомый поведает Брауну историю Адама и Евы, и он, решив, что новый сюжет прекрасен, задумается, не стоит ли положить его в основу романа.

Эти предания старины глубокой он выдает за собственные воспоминания или за случаи из жизни троюродного брата. Как ни удивительно, но почти со всеми вашими знакомыми происходили какие-нибудь невероятные, поистине катастрофические приключения или, на худой конец, они становились их свидетелями. Я ни разу не встречал человека, который не присутствовал бы лично при падении пассажира с верхнего этажа даблдекера [2] прямо в телегу мусорщика и последующем извлечении его оттуда лопатой.

Есть еще одна затасканная история о даме, чей муж внезапно заболел в гостинице. Жена стремглав бросается вниз, готовит на кухне горчичный компресс и спешит обратно, но в суматохе попадает не в тот номер и там, стянув одеяло, нежно ставит компресс незнакомому мужчине. Я так часто слышал этот анекдот, что последнее время боюсь засыпать в гостинице. Каждый, кто его рассказывал, уверял, что спал в соседнем с жертвой номере и проснулся от страшного крика, когда мужчине налепили на спину жгучую горчицу. Поэтому он (то есть очередной рассказчик) знал все подробности этого случая.

Браун хотел, чтобы мы поверили, будто фантастическое, вневременное животное, о котором он рассказывал, принадлежит его шурину, и страшно обиделся, услышав, как Джефсон пробормотал про себя, что это двадцать восьмой шурин, известный ему как владелец собаки, не говоря уже о тех ста семнадцати, которые уверяют, что собака принадлежала им самим.

Мы сделали попытку приступить к работе, но анекдот Брауна сбил весь настрой. Грешно рассказывать такую историю в обществе обычных, не лишенных тщеславия людей. Стоит одному завести разговор о такой чудо-собаке, как у остальных возникает неодолимая потребность рассказать историю еще покруче. Вот, к примеру, одна из них. Не ручаюсь за ее достоверность, ведь ее рассказывал мне судья.

Приходской пастор, добрый и благочестивый старик, пришел навестить умирающего и, желая подбодрить беднягу, рассказал анекдот о собаке. Когда он закончил, больной приподнялся на подушках и сказал: «Знаю историю получше. У меня была однажды собака – крупная, коричневая, кривобокая…» Усилие превысило физические возможности больного и истощило его последние силы. Больной откинулся на подушки, а врач, подойдя ближе, понял, что тот кончается. Старый пастор поднялся, взял руку умирающего в свои и слегка пожал.

– Мы еще встретимся, – мягко произнес он.

Больной повернулся к нему. Безмятежная и благодарная улыбка озарила его лицо.

– Мне радостно это слышать, – прошептал он слабым голосом. – Тогда напомните, чтобы я досказал историю о собаке.

И больной мирно скончался с благостной улыбкой на устах.

Рассказавший свою «собачью» историю Браун был полностью удовлетворен и хотел, чтобы мы занялись судьбой нашей героини, но остальные не чувствовали, что готовы к этому. Каждый вспоминал слышанную им когда-то историю на собачью тему и прикидывал, насколько правдоподобной она выглядит.

В Макшонесси с каждой минутой заметно нарастало беспокойство и нетерпение. Довольный Браун, завершив свою историю, пустился в пространные рассуждения, которые, впрочем, никто не слушал, и наконец не без гордости подвел итог: