И главный рисунок – гиппокамп, «морской конёк» по-латыни, а в нём две плавные дуги кустистых нейронов Пуркинье скручиваются к центру в тугую пружину, словно гиппокамп зажал память в кулаке, и тут же яркое фото, снятое на флюоресцентном микроскопе, современный препарат гиппокампа. Алиса вспомнила, что декан получил за этот снимок премию журнала Nature.

Рабочий стол с тремя гигантскими мониторами отгорожен длинным файл-кабинетом вишнёвого дерева. Перед ним два кресла и круглый столик, на нём статуэтка гигантского кальмара, сжимающего в щупальцах нечто знакомое. Мануэль усадил её в кресло, а сам вышел из-за стола и сел на стул в дальнем углу комнаты, так, чтобы вся её фигура попадала в его поле зрения. Психолог. Молчал, изучал. Алиса первая не выдержала, указала на кальмара:

– Сушёная рыбка?

– Нет, нет. Все так думают. Засушенный гиппокамп слона, вернее, слонихи. Слоны, они всё помнят. Я тоже, как слон, помню, как мы завалили её с другом лет тридцать назад.

– Из ружья?

– Лекарственная винтовка. Слониха жила в зоопарке, смотритель избивал её палкой между ушами, потом её продали в парк развлечений, и она катала детишек по кругу от столба к столбу, где дети оставляли для неё яблоки и арахис. Через несколько лет туда пришёл её обидчик, так она его вспомнила и выбрала момент, чтобы его затоптать, но мерзавец спасся. Слоны таят обиду годами. Держать её для детей стало опасно, вот хозяева и решили, что пусть для науки послужит и привели её ко мне сюда. Ну, мы со студентами-медиками этот вот гиппокамп и изучали.

Ничего себе. Это он к чему?

Из задумчивости её вывела фраза, видимо, Мануэль её повторял уже несколько раз – о всемирной сети мест на Земле, где у человека открывается память о прошлом и где обитают животные с огромными гиппокампами. В таких местах строят храмы предков. Места усиления памяти.

– Госпиталь «Белвью», где ты с Тоддом и Джастином сейчас работаешь, стоит на месте индейского храма «Память пяти тысяч отцов назад».

Академик заговорил о магии этого старого здания, но Алиса уже мысленно отмахнулась от намёков о местах силы и прочей чепухе, перебила его:

– Отцов? Может, лет? Пять тысяч лет назад?

– Да нет, отцов, так индейцы время измеряют: пять тысяч отцов назад, пятьдесят тысяч отцов назад. И Манхэттен у индейцев звался Шайнаш-кинек – «остров встречи с предками в устье реки, текущей вспять». Это потом они переименовали его в Манна-хата – «место, где нас обманули».

– Кто обманул? – вяло попыталась поддержать беседу Алиса, хотя уже утомилась от обилия баек.

– Голландцы, конечно. Сама ведь, наверное, знаешь, как они стреляли из мушкетов по лодкам индейцев, не хотели платить аренду за Новый Амстердам. Давно это было, не бойся, в семнадцатом веке. Всё нормально, все удивляются такому летоисчислению, – успокоил её декан.

Помолчал, потом пробормотал «кровь не водица» и «все рыжие и горячие всегда перебивают». Алиса скривилась виновато и перевела разговор на портрет за его спиной: женщина в старомодном, под горло, докторском халате и круглой белой шапочке держала модель мозга, а за ней старинное здание над рекой, похожее на госпиталь. Смутно знакомое, но если это «Белвью», то откуда этот речной госпитальный причал?

– Моя мама. Она была психиатром, одной из первых женщин-профессоров. Из-за неё и мозгом я заинтересовался. Причём в четыре года.

Алиса удержалась от шуточки «Не рановато ли?», но он понял и повторил, что да, в четыре или пять.

– Мама взяла меня с собой в клинику, я играл на полу в огромной приёмной, там было много посетителей, они сидели долго, мне было скучно. Я обкручивал игрушечного осьминога медной проволочкой с катушки: я тогда любил всякие щупальцы и провода. И тут один мужчина падает и начинает хрипеть и дёргаться. Вызвали маму и отвели его к ней в кабинет. Потом я спросил её: «Почему этот дяденька так странно двигался и такие страшные звуки издавал? Ему что, не стыдно?» «Он не хотел делать эти движения». «Но почему тогда он это делал?» «Понимаешь, ну, ты не хозяин всего, что происходит с тобой. Есть нечто, что называется мозгом и находится у тебя в голове, и иногда мозг делает то, что ты не хочешь делать. И поэтому пациент ходит ко мне, он болен».