И когда революция начала крушить царскую империю, Павел воспринял величайшее событие, он искренне это полагал, как глубоко личное свершение его желаний, он ходил именинником, его состояние напоминало ощущения жениха перед свадьбой. Он три, а то и целых четыре раза слушал живого Ленина на митингах, а один раз даже возымел честь с ним личной беседы. Как редактор одной из важных пропагандистских газет, которую по приказу партии он возглавлял несколько лет, он обрёл счастье встречаться и беседовать по долгу службы на тему просветительской и воспитательной миссии партийных активистов с самой Крупской. Не исключено, что эти исторические в его жизни факты общения с вождём мировой революции и его супругой послужили ему в будущем неким оберегом от сталинских репрессий, такого мнения придерживались многие свидетели жизни Павла Коровина. Увы, находились и крамольники, они нелепо полагали, что неприкасаемость Павла Коровина просто обеспечена ему помощью Божией, ведь пути Господни неисповедимы, но таких мракобесов, как их называли, было крайне мало, да мракобесы, впрочем, себя не афишировали и своё личное мнение никому старались не навязывать, справедливо опасаясь за свою жизнь. Хотя никто не отрицал, действительно, Павел был неприкасаемым в глазах партийной элиты, он заметно выделялся своей стойкостью среди остальной челяди, и оставался в строю даже в самые тяжёлые периоды исторических смут советской России».

Таковы народные свидетельства бытия Павла Павловича Коровина, жизнь которого называли в газетных статьях «героической жизнью пламенного борца за светлые идеалы» .

Как в детстве истово Павел верил в Бога, так он поверил с присущей ему пылкостью в идею коммунизма, в Советскую власть, он считал всё, чему посвятил жизнь, святыней, и об этом, полагал, надо рассказать будущим поколениям. Однажды он принёс в дом печатную машинку, и с этого дня по вечерам сидел за рабочим столом возле зажжённой настольной лампы, погружённый в воспоминания. Клавиши под его пальцами выбивали на бумаге всё то, что желал он оставить на память. Он опасался, что когда-то будут иная молодость, иные люди, и им станут не нужны идеи дедов, они подвергнут насмешкам Павлову святыню. А значит, говорил он жене, долг гражданина Советской страны – запечатлеть на бумаге Правду о нашей жизни, и это нужно, чтобы никто никогда не посмел бросить камень в прошлое своей Родины. На расспросы Клавдии, какую именно Правду он считает главным доказательством неоспоримой святости коммунистических идеалов, он отвечал – такой правдой является жизнь каждого из нас, то, как мы шли и идём к достижению коммунистических идеалов.

– Ты хочешь писать мемуары? – догадалась наконец Клавдия.

Павел ответил:

– Называй, как хочешь, по-твоему – мемуары, а по-моему – это Правда. И она должна вдохновлять потомков.

«Член КПСС с марта 1917 года», – написал о себе в начале текста.

Сёстры были настолько похожи друг на друга, что на протяжении дальнейшей жизни их принимали за близнецов.

Очевидцы утверждали, что по мере взросления сестёр случались на городских улицах курьёзы:

«Здравствуйте, Зинаида Павловна, вас годы не берут, молодеете и молодеете». – «Вы ошиблись. Зинаида Павловна – это моя старшая сестра, а я – Зоя Павловна».

Если собрать о семье Коровиных отрывочные воспоминания соседей, да и просто неравнодушных горожан, то можно получить вполне художественного вида мозаичную летопись, и будет это звучать примерно так:

«Зина с первого дня появления в их доме сестры невзлюбила разлучницу. Зою она воспринимала как человека, который отнял часть родительской любви, она придумывала младшей сестре презрительные прозвища.