– А коньяк? Хороший французский коньяк? Солнце, линза винограда, сухость дуба, крепость времени? Нет?

Миронов покачал головой. Ютов подумал, что голова полковника сама чем-то похожа на желтую вызревшую виноградину.

– Нет, Руслан. В коньяке горек труд, пот, который уравнял крестьянина и аристократа. Это Европа, это нам далеко и от нас далеко. Чуждо в силу отсутствия простоты. В том благородном напитке, который нас сопровождает по жизни, горечь другого свойства. Она лишена благородства свободы, зато полна свободы от свободы. Так сказал мне на днях один настоящий писатель. Разве нам обоим не этого надо в нынешних геополитических обстоятельствах?

– Писатели да журналисты… Меня беспокоит, что писатели играют в вашей жизни важную роль, полковник. Водка открывает путь душе наружу, но не обратно.

– Душа – это собака. Обученная выживать душа находит путь к хозяину. Этим умением мы, генерал Ютов, отличаемся от писателей. И тем паче от журналистской хевры.

Ютову, не разобравшемуся в мироновских дефинициях, стало еще тревожней. Не так, как бывает тревожно от близкой опасности, а так, как в промозглую серую осень тревожится постаревшее сердце. Отправляясь в Москву, он склонялся к тому, чтобы все-таки сделать в своей игре выбор в пользу Соколяка, а теперь подумал, не лучше ли было бы держаться за боевого Рустама, чтобы не потерять в этой чужой осени сердце и голову. Но полковник прочитал его мысли.

– Родство силой обстоятельств и фактов. Чтобы наследники наши хранили наши души…

Две линии плана, как делящаяся надвое веточка клена, были в руках Соколяка. Для одной, боевой, он собрал маленькое войско. Вторая, мирная, казалась адъютанту Ютова никчемушной. По какой веточке поползет жучок? Ответ за Ютовым. Если с Мироновым мир, (а Соколяк отчего-то не сомневался, что воевать с полковником в нынешних обстоятельствах Ингуш не станет, иначе послал бы он на Москву одного Рустама с бригадой), то цена мира одна: прошедшая через них чертова группа взрывников, которая нынче пудом висит на шее. Что до него, то черт бы с группой, сейчас вокруг такое начнется, что слили бы ее тихо, и разошлись. Что друг друга джихадить? Слили бы. Но не он завязан на взрывников, а Рустам. Рустам знает путь к тому чинуше по кличке Писарь, который мастырил для группы крепкие паспорта. Не он, а Рустам ведал тихим уходом из жизни тех одиноких еврейских граждан, на чьи имена оформлялись корочки. Только Рустам знает последние имена, с которыми взрывники ушли через них в Россию. Знает. Но захочет ли их вспомнить? А чинуша укрылся в Чечне, и его, пугливого зверька, там, без Рустама, тоже не найти…

«Рустам ручной», – бросил Ютов Соколяку во время тайного разговора перед отъездом в Москву. И добавил коротко, плевком: «Еще ручной». Соколяку почудилось, что генерал словно попросил адъютанта убедить его в этом. Но Соколяк покачал головой, отрицая – нет, теперь не ручной Рустам. Теперь настроение иное, и это Соколяк чувствовал кожей, находясь рядом с кавказцем. Для того и поехал за Ютовым в Москву – здесь убеждать проще. Зверь вдали от логова не так кусач. Соколяк должен прикрыть Ютова в случае их неудачного разговора. На случай, если Рустама не устроит мир Ютова с Мироновым. Генерал не стал формулировать задачу адъютанту именно в такой форме, но тем и ценен стал ему Соколяк, что умел выуживать смысл, прячущийся промеж слов. Соколяк подготовился и к крайней мере. Он задумал провести ликвидацию Рустама, имитируя бандитскую разборку. «Наезд» на Большого Ингуша. Заказ уже был сделан, московские бойцы ждали только сигнала.