Ночной звонок русского полковника и был, наверное, голосом Царя Судного дня, услышавшего его молитву. Первый раз за многие дни большой черный человек улыбнулся в усы при мысли, что жизнь земная – таинство лишь оттого, что человеку по скудости взгляда его открыта лишь малая толика уравнений, сковывающих мир событий цепями формул – оттого человек и удивляется и восхищается случаю, сводящему несводимое в один ответ. На самом деле уравнений столько, сколько неизвестных, и нет причины замирать в трепете, угадывая ходы в игре небес. Есть закономерность в том, что русский полковник, владеющий перстнем с символами Неба и Воды, станет последним перевалом на его, Керима, пути без учителя – пути, когда-то и начавшемся встречей с тем самым Мироновым. Перстень Пира аль-Хуссейни, когда-то переданный русскому, вернется… Когда-то.

После разговора с Мироновым Курой принялся за дело. Это дело он разделил на три стадии. Сперва следовало просто подумать. Ничего не делая, ни к чему себя не побуждая, просто подумать. Если существует связь между появлением Кеглера и Логинова в стане Ахмадшаха, между убийством Льва Панджшера и выступлением пресловутого Кеглера по российскому телевидению, то эта связь имеет причину. Уравнений столько, сколько неизвестных. Надо лишь спокойно искать ответ. Версию. Предположение. Догадку. Затем следует понять, на кого можно положиться в новой личной войне – исходя из предположения, что все большие друзья Льва могли теперь на деле стать главными врагами его помощника. Очертить круг. В выборе людей не требуется торопливости. Он и не будет торопиться, потому что единственное оружие слабого в борьбе с великим – это время! И лишь тогда, когда грифель по ровному кругу распорет глубокой раной кожу спящей земли, он приступит к действию войны.

Маша удивила Балашова, вдруг заговорив с беспокойством о Паше Кеглере. Оказывается, его подруга после появления у него на кухне настойчивого человека в тельняшке успела проникнуться, по ее собственному выражению, «дружеским волнением». Слова Маши показались Игорю чудью, и чудью не безобидной. Настоящая женщина из любой свой чуди может вырастить сверхзадачу. Тем более женщина столичная.

Выяснилось, что Маша беседует с Кеглером по телефону в отсутствии Балашова, и, что особенно насторожило, беседует не только с ним, но и с его матерью. Она уже знает о нем подробности: и о школьной влюбленности, и о школьном же пристрастии к Бродскому, из-за собственного отчества – ах какая новость для породы Кеглеров, – и о том, что на работе давно бы сделал карьеру, если бы не лирическая его рассеянность и отсутствие практической жилки. Главное же, что Маша принесла в балашовский дом непонятно чем вызванное волнение за Пашу Кеглера. Более того, она уже упрекала в черствости Игоря, требовала, чтобы он понял и разделил ее заботу.

– Я же тебе в какой раз уже объясняю! Он мне перед отъездом позвонил. По большому секрету…

– А я тебя уже в сотый раз спрашиваю: если по секрету, то с какой стати он тебе его доверяет?

– Не груби, ты на себя не похож.

– Я не грублю. Я огрубляю. Это разное.

– В том и дело, что разное. Лучше груби, но не огрубляй. Огрубляя, ты на себя не похож. Как ты не поймешь – это случайность. Мы с тобой тоже случайно ведь.

От слова «тоже» Игорь зверел.

– Мало того что этот чудак, как баба, по телевизору наболтал с три короба, хотя договаривались. Так он еще, как и я, с тобой «тоже»! Хорошо еще, тебя с собой не увез. Как подружку. Без знакомства с мамой не решился…