– Садись, – Булгакова застучала указкой по столу

– Сделал дело, учись смело. – Насмешливо заглянул в лицо Костати Сазонов.

Окутаный жаром Костати сел за парту. Трубецкая зашмыгала носом и поморщилась.

– Чем это пахнет? – Покосилась она на руки Костати. – Тухлыми яйцами?

Костати пожал плечами и, убрав руки под парту, вцепился в колени.

– Вместе с мумией в гробницу помещали еду, одежду, оружие…

– А туалетную бумагу? – Перебил Сазонов и, обернувшись, подмигнул красному Костати. Класс грохнул от смеха.

Живот заурчал и мяукнул. Опять?! Побледневший Костати замер и выпрямился, словно проглотив аршин. Трубецкая подозрительно глянула на него и, нахмурившись, отодвиналась к краю.

Один дома Саша ломал голову и глаза над уравнениеми с дробями. На экране телевизора десептиконы разносили город. В коридоре пронзительно зазвонил домашний телефон. Торопливо поднявшись из-за стола и выйдя из комнаты, Саша с тревогой уставился на голосящий телефон.

– Не отвечай, – прозорливо пробурлил кишечник.

Передернувшись, Саша сжал ягодицы, затыкая голос снизу, и снял трубку.

– Родители дома? – Впился в ухо резкий голос Булгаковой.

Сашу замутило и окатило жаром. Колени задрожали, подкашиваясь. Живот укоризненно заворчал. Положив трубку рядом с телефоном, Саша вернулся в комнату и, тупо уставившись на экран, захрустел пальцами… Оптимус Прайм рубился с Мегатроном.

– Надо попробовать, – отозвался на мысли Саши кишечник

Выйдя в коридор, Саша включил громкую связь, взял трубку и поднес к ягодицам.

– Что случилось? – Проговорил кишечник хмурым голосом Константина Ивановича.

– Вас беспокоит учитель истории Маргарита Михайловна Булгакова. – Ваш сын пытался сорвать урок. Он совсем распустился. Грубит, посылает к Апопу.

– Это недоразумение. Он же такой вежливый и послушный. Тихоня из тихонь.

– В тихом омуте… Поговорите с ним. Образумьте. Поставьте на место. Иначе мне придется принять меры… Каждый должен отвечать за свои поступки. Ведь так?

– Представ перед Осирисом, душа должна держать ответ за те дела, которые человек совершал при жизни, – проговорил кишечник голосом Булгаковой.

Словно обжегшись, Саша ойкнул, бросил трубку на телефон и, отшатнувшись, чертыхнулся. Он захрустел пальцами, глядя на телефон, как на бомбу. Телефон грозно молчал.

Не находя себе место и забыв об уравнениях с дробями, Саша заметался по комнате. Вещи наскакивали друг на друга и крошились, оборачиваясь густым роем неизвестных. Расплываясь, завертелись перед глазами зеленоватые круги. В одеревеневший затылок впился то ли когтистый жар, то ли колючий холод. Ускользая из-под ватных ног, заходил ходуном пол.

Живот вспучился и забурлил. Остановившись, Саша тревожно прислушался к нему.

– Лихо мы с ней разобрались, – удовлетворенно пророкотал голос снизу.

– Лихо?! Теперь она припрется сюда и развоняется, – передернувшись, вскинулся и встрепенулся Саша.

– Да она со страху чуть не обделалась, как ты на уроке, – ехидно захехекал голос.

Спохватившись, Саша схватился за живот:

– Кто ты такой?

– Шезму.

– Египетский демон? Так я тебе и поверил, – поморщился Саша.

– Тогда я вавилонский демон Шулак.

– Заливаешь. Не верю.

– А то, что я Матшишкапеу – пукающий бог инуитов?

Саша скривил губы и отрицательно покачал головой.

– Иногда мне кажется что я римский бог метеоризма Крепит. Или даже бог навоза Стеркутий.

Саша опять скептически покачал головой.

– А что если я неприкаянный дух Жозефа Пужоля по прозвищу Ле Петоман? Или тот же мистер Метан. Хотя вряд ли… Ведь Пол Олдфилд еще жив и пускает ветры на эстраде, играя на них вальс Иоганна Штрауса «На прекрасном голубом Дунае».