Слова матери были такими бессвязными, похожими на бред, но, всё же, в одном она права: Ева продолжала лелеять надежду о невиновности отца, и что рано или поздно что-то произойдёт, и всё станет на свои места. Светлана подошла к шкафу, достала фото своей матери, и слезы покатились по её щекам. Светловолосая блондинка будто говорила с ней через плотную глянцевую бумагу, протягивала руки к дочери, чтоб хоть как-то её успокоить, но нет, эти воспоминания были слишком сильными, чтобы верить в лучшее; для Светланы, по крайней мере, эта мечта была не осуществима.

– Одно наверняка, Ева: мать была моим самым верным другом, советчиком, поэтому с её смертью вся моя жизнь пошла под откос.

– А ты на неё очень похожа, – утвердила Ева, кинув взгляд на размытые от старости черты на фотографии; голубые глаза бабушки, словно зеркало, отражали её доброе сердце.

– Да. – Светлана улыбнулась, и её лицо как-то преобразилось. Губы хоть и были бледными, а глаза пустыми и безжизненными, всё же Еве удалось рассмотреть в них то, что никогда не замечала, а именно, что, по-видимому, она слишком любила свою мать. Потерь в её жизни было слишком много, поэтому последний удар сломил её окончательно.

В шкафу лежала очень красивая пуховая шаль. Светлана дотронулась до неё, будто эта вещь была самым дорогим, что есть в доме.

– Твоя бабушка очень хотела бы, чтобы ты носила эту вещицу. Она всегда утверждала, что эта шаль приносила ей удачу. И пусть это только её мнение и никак не подтверждается, что это действительно так. Всё равно, возьми! Теперь она твоя.

Ева ничего не сказала, зашла в комнату, накинула шаль, посмотрела в зеркало. Она выглядела очень нарядно; шаль ей очень нравилась. И девушке казалось, что частичка бабушкиного тепла передалась ей. Да, Ева не знала бабушку лично, да и разговоров о ней в доме никогда не было, а если и были, то обрывались матерью в два счёта. Кто была эта таинственная родственница? От неё осталась лишь одна фотография, которая хранилась у матери и которую она не показывала до сих пор никому, а вот сегодня таки решилась поведать о ней Еве, после чего сложила её в свой блокнот, накрепко закрыла дверцу шкафа ключом и громко заплакала.

– Тебе очень идёт. Ты у меня красавица, – всхлипывала Светлана. Она покрутила Еву, взяла за руки и крепко обняла.

Ева не двигалась.

– Иди, а то опоздаешь на работу.

Ева одела босоножки, взяла сумочку, села в автобус, который за полчаса доставил её в посёлок Озёрное.

Она шла по зелёной тропе, в окружении больших деревьев, рядом небольшой памятник, вокруг череда старых скамеек. Если бы не каждодневная усталость, то Ева бы могла присесть здесь и понаблюдать за горожанами, смотря на лица молодых парней и девушек, которые жили другой, ей неизвестной жизнью. Было в этом то, что её привлекало. Она была девушкой очень любопытной, и при случае всегда становилась невольным наблюдателем каких-нибудь интриг. Но сегодня ей даже на мгновение показалось, что мать стоит на пороге какого-то выбора. Пусть она накричала, грубо начала разговор, но потом это признание, будто всё между ними налаживается.

Зеленая трава ковром растелилась перед глазами, подкрашенная жёлтыми лучами улыбчивого солнца, и те, кто не любит крымское жаркое солнце, прятались в тени деревьев, которые широко раскинули свои длинные ветви, привлекая своими высокими верхушками горлиц. Высокие стволы деревьев были покрыты пышной листвой, и, смотря на неё, можно поверить в то, что каждая пора, будь это лето или поздняя осень, расскажет путнику свою заманчивую историю.

Возле парка было кафе. Ева присела за стол, заказала чашку горячего кофе, так как до открытия салона это можно было себе позволить. Ей представилась неприятная картина. Ева частенько не могла оторвать глаз от происходящего здесь каждый день, но этот случай заинтересовал её намного больше.