Давай о Китае
Давай о Китае. Я верю в пекинское утро,
Где солнце касается светом изогнутых крыш…
Ну ладно, я не был. Мне снилось, как будто, как будто…
Такое бывает – всё видишь, как будто не спишь.
И видишь, и дышишь, и гонишь полночную змейку
На небо, а небо такою грозит синевой,
Что крепко берёшь на балконе железную лейку
И льёшь – поливаешь фиалку, пион и левкой.
Давай о Китае. С рассветом спешат на работу
Борцы, водоносы и дворник с лохматой метлой…
Забудем про Гамбург. Давай по пекинскому счёту
Столкнём и оценим шмеля с неусыпной пчелой.
Давай о Китае, на память и смерть обречённый,
Зачем на земле мы короче дождя и травы?
Кровавому цвету границу рисует зелёный
И медленно пасть разевают бетонные львы…
Послушник – наставнику
Если бы ясно вначале мне Силы сказали:
– Вот тебе небо и море, а после конец…
Стал бы я спорить? Спросил бы у Бога в печали:
– Где твоя лодка и где твоя птица, Отец?
Что мне за то полагается? Что мне за это?
Даром ли белое буду на свете терпеть?
По сердцу ль осень и лучше ли душное лето?
Весело ль будет метели испробовать плеть?
Кстати, зима. Может, хочется мне холоднее?
Или совсем отменить холода в Новый год…
Утру ли вечера быть для меня мудренее?
Ночи ли ум неусыпный забрать в оборот?
Если бы воля дана мне была до рожденья,
Чем бы ответил на планы творенья Творцу?
Лучше ли сна мои самые светлые бденья?
Лучше ль овце, чем нашедшему в яме овцу?
Лесное
Рака в раковины раке
Аз, ныряя, сторонюсь
И боюсь, как злой собаки,
Жгучей нежности медуз,
И дрожу, когда мне рыба,
Мимо кинувшись тишком,
Жаброй тронет рёбра, либо
Ногу – острым плавником.
Не моя ты, море, доля,
Хоть и с образом небес!
Мне полей милее воля
Да в июле светлый лес,
Где пригреет солнце сладко
Через листьев облака,
И лисы кустом украдка,
А в ветвях – бурундука.
Мягко стелются иголки,
Будь то ёлка или ёж…
А случись навстречу волки —
Белой бабочкой порхнёшь.
Айболит
Сходишь к врачу – и захочется жить,
Дышится легче с рецептом в кармане,
Точно суровая в пуговку нить
Вдета и накрепко – в облако ткани.
Не оторвёшься, душа моя, врёшь!
Снова крадётся любовь к изголовью,
А в рукаве у ней – ведомо – нож,
К марту по снегу притянутый кровью.
Ох, и хорош он! Медвяная сталь
Непререкаема в солнечном блеске:
Каждую высветит в пальцах деталь —
С долу клинка до клейма арабески.
В каждый прицелится сердца удар,
В самую точку зеницы вглядится…
«Я, – говорит, – тебе радость и дар».
«Аз, – проповедует, – синяя птица».
Ты и поверишь и с нею летишь
В Грецию греться, в Италию таять,
В Англию – что?.. За окном рассветает
И на прощание капает с крыш.
С биноклем
С биноклем было хорошо!
В окно глядишь, а видишь море,
Где горизонта ровный шов
Не параллелен шву на шторе.
И там дома – как корабли:
Стоят на рейде целым флотом
Еще в виду цветной земли
Перед космическим полётом.
В волнении по росту ряд —
Планеты яркие крупицы,
А в стратосферу львы и птицы,
Опережая всех, летят.
Едва рассветом темень смыло —
Под ледяной вставать пора,
И всюду с золотом белила
Велосипедные с утра.
Если уходишь
Если надел и шнуруешь свои башмаки,
А разговор продолжаешь, но вот он – порог.
Ночи и ветру, и времени в нас вопреки
Надо идти, и в прихожей теперь – эпилог.
Долгие проводы в долгих слезах сокращай.
Если твой плащ прошуршит на прощание так,
Точно порывистым шёпотом скажет «Прощай!» —
Значит, пора. Значит, вышел тебе оверштаг.
Впрочем, и эта надежда на новое – самообман.
Просто пора. Просто весь израсходован свет.
Три папиросы и спички засунешь в карман,
Где ещё медь и на поезд картонный билет,
Просто пора. Сколько можно в прихожей стоять?
Вот и часы шестерёнками в рельсы стучат…
Может, успеешь в смущении нас приобнять,