– Я не понимаю, – сказал я. – Почему вы мне не верите?

– Потому что вы лжете, – ответил полицейский. – Мы нашли нож на вашей квартире, покрытый кровью. И это не просто кровь, это кровь ваших жертв.

Я посмотрел в его глаза и не увидел в них ни капли сочувствия. Только ненависть и отвращение.

– Я не знаю, как он там оказался, – сказал я. – Я правда ничего не помню.

– Хватит лгать, – сказал полицейский, стукнув кулаком по столу. – Мы знаем, что это вы. И мы докажем это.

Он отвернулся от меня и вышел из камеры. Я остался один, с мыслями, которые разрывали меня на части. Я действительно не помнил ничего, кроме обрывков ужасных видений. И я начинал верить, что эти видения были правдой. Я был убийцей.

И в то же время, внутри меня росло какое-то извращенное чувство гордости. Как будто я был кем-то особенным, как будто я был избранным. И это чувство пугало меня еще больше, чем все остальное.

Дверь камеры снова открылась. На пороге стоял другой полицейский, молодой парень с испуганным взглядом.

– Вас вызывает следователь, – сказал он, стараясь не смотреть мне в глаза.

– Следователь? – спросил я. – Зачем?

– Я не знаю, – ответил он. – Просто идите за мной.

Он вывел меня из камеры и повел по длинному коридору. Мы прошли мимо нескольких других камер, в которых сидели такие же, как и я, преступники. Некоторые из них смотрели на меня с любопытством, другие – с ненавистью.

Мы вошли в небольшой кабинет. За столом сидел мужчина в гражданской одежде. Это был следователь. Он был немного старше полицейского Петрова, но его взгляд был еще более проницательным и холодным.

– Садитесь, – сказал следователь, указывая на стул напротив стола.

Я сел. Он внимательно рассматривал меня, словно пытаясь прочесть мои мысли.

– Меня зовут Игорь Алексеевич, – сказал он. – Я следователь по вашему делу.

– Я не знаю, что вам сказать, – сказал я. – Я ничего не помню.

– Мы это уже слышали, – ответил следователь. – Но это не означает, что мы перестанем задавать вопросы.

– Я не лгу, – сказал я. – Я правда не знаю ничего.

– Тогда, может, расскажите нам, что вы помните, – сказал следователь. – Может, какие-то обрывки, какие-то видения?

Я рассказал ему все, что помнил – о снах, о видениях, о голосе в углу камеры. Следователь слушал меня внимательно, не перебивая.

– И что вы думаете по поводу всего этого? – спросил он, когда я закончил.

– Я не знаю, – ответил я. – Я чувствую, что во мне что-то меняется. Что я становлюсь кем-то другим.

– Кем? – спросил следователь.

– Я не знаю, – ответил я. – Монстром?

Следователь несколько секунд молчал, словно обдумывая мои слова. Потом он достал из папки фотографии изуродованных женщин и положил их на стол.

– Вы знаете этих женщин? – спросил он, глядя мне прямо в глаза.

– Нет, – ответил я. – Я не знаю.

– Но вы видите, что с ними произошло? – спросил следователь. – Вы осознаете, что их убили с особой жестокостью?

– Да, – ответил я. – Я это вижу.

– И вы не чувствуете ничего? – спросил следователь. – Ни раскаяния, ни сострадания?

– Я не знаю, – ответил я. – Я чувствую какое-то странное удовлетворение.

Следователь нахмурился. Он явно не ожидал такого ответа.

– Вы понимаете, что это не нормально? – спросил он.

– Я понимаю, – ответил я. – Но я ничего не могу с этим поделать.

– Тогда, может быть, вы расскажете нам про нож, – сказал следователь, вытаскивая из папки фотографию ножа, покрытого кровью. – Вы знаете, где вы его взяли?

– Нет, – ответил я. – Я понятия не имею.

– Вы лжете, – сказал следователь. – Это ваш нож. Мы нашли его у вас дома.

– Я не знаю, – сказал я. – Я правда не знаю.

Следователь вздохнул. Он как будто не знал, что со мной делать.