На первый взгляд кажется, что он спит, но это лишь видимость. Через секунду он открывает глаза. И меня пригвождает к полу тяжелой подавляющей энергетикой. Тимур ни разу не бил меня и даже голоса никогда не повысил. Наоборот, он всегда говорит тихо и монотонно. Вот только при виде этого мужчины мои внутренности сжимаются в тугой узел, и тошнота подступает к горлу. Я боюсь его до неконтролируемой паники и холодного пота.

— Здравствуй, — говорит Тимур и уже привычным жестом приказывает мне снять с него обувь.

Кладу коробку конфет на тумбочку и молча подхожу.

— Ну же, — подгоняет меня.

Опускаюсь перед ним на колени, сжав зубы, расшнуровываю и снимаю ботинки. Гордость уже давно не бунтует.

— Умница, — он треплет меня по голове, как собаку за правильно выполненную команду.

— Ты заставила себя ждать.

На его лице появляется сдержанная улыбка, от которой горло наполняется свинцом.

— Я работаю, а не прохлаждаюсь, — нервно кусаю губы и пытаюсь встать с колен, но Тимур не позволяет. До боли сжав мое плечо, пригвождает к полу.

— Я разрешил тебе работать с одним условием, что это не будет мешать нашим отношениям, — грозит мне пальцем перед носом.

— Я не буду безропотно сидеть дома и ждать тебя, — да, карманная собачонка иногда пытается показывать зубки.

— А было бы неплохо.

— Так неправильно. У тебя есть семья, дети. Я тоже хочу жить, а не рабыней твоей быть на привязи.

— Ты ведь знаешь, что я не могу развестись, — достает из кармана телефон и что-то печатает, другой рукой гладит меня по щеке.

— Мне не нужен твой развод. Мне от тебя вообще ничего не нужно, кроме свободы, — когда мой тон становится громче, он ладонью зажимает мне рот, чтобы замолчала.

— Неблагодарная девочка, ты — ничто. И голос повышать на меня не смей, — осуждающе качает головой. — Когда у тебя были проблемы, ты говорила по-другому. Помнишь или забыла? Ты прибежала ко мне за помощью, валялась в ногах, кричала, плакала, умоляла помочь. Разве было не так? — когда Тимур начинает злиться, его голос всегда становится очень тихим. Мне приходится напрягаться, чтобы услышать его.

— Ты воспользовался моим безвыходным положением, — позволяю себе новую дерзость, когда накаленное молчание становится совсем невыносимым.

— Выбор есть всегда, Агата. И ты его сделала. Мы заключили договор, а теперь ты хочешь его нарушить? — его слова отзываются во всем теле мерзкой дрожью.

Брезгливо глядя на меня, Тимур проводит большим пальцем по моим губам.

— Ай, — вскрикиваю от боли, когда он дергает за волосы на себя.

— А вообще сама подумай, кто ты, Агата? — сжав ладонью челюсть, говорит, глядя в глаза. — Ты не сможешь без меня. Никчемная хозяйка. У тебя дома только пластиковая одноразовая посуда. Ты даже макароны себе не сваришь и пуговицу не пришьешь. Живешь в этой маленькой хибарке с обшарпанным ремонтом. Ты жалкая женщина, никому не нужная, кроме меня. В твоем гардеробе только джинсы и майки. Ты, наверное, даже на каблуках не умеешь ходить. Набила еще больше татуировок. Догадываюсь, что ты это сделала в знак протеста, чтобы позлить меня.

— Я набила их, потому что мне нравится, — выдерживаю взгляд темных глаз. Если бы взглядом можно было убивать, Тимур был бы уже мертв.

Он грубо отталкивает меня, я падаю на диван, впиваясь ногтями в мягкую обивку.

17. Глава 17

— А вот мне не нравится. Эти черные уродские рисунки вызывают брезгливость. Кроме меня, ни один приличный мужчина тебя не захочет. Цени, что готов тебя принять даже с таким уродством. Ты ничего из себя не представляешь и вызываешь жалость. Впредь все изменения во внешности ты должна согласовывать со мной, — достает из кармана платок, демонстративно вытирает руки, а потом бросает его на пол. Резкий аромат мужских духов проникает в легкие, оседает на коже и одежде. Я ненавижу его запах. Ледяной, колючий, чужой.