Насколько мне известно, я первый химан, побывавший здесь. Личная тюрьма военного вождя клана представляет собой небольшую камеру за тремя дверьми, обеспечивающими звукоизоляцию. На стене из необработанного камня висит распятый кхрааг без одежды. Он находится без сознания, а тело его носит следы пыток.

– Смотри, сын, – произносит Г'рхы, подходя к пленнику, затем когтистой лапой берется за его первичный половой признак, резко что-то срывая, и я замираю от увиденного.

– Он… Самка? – Д’Бол, как всегда, очень быстро соображает.

Я разглядываю специфические анатомические подробности, при этом не понимая, как самка могла так долго скрываться. Возможно, она использовала морфизм тела для того, чтобы походить на воинов. Ведь никто не видел самок, кроме уже получивших свое яйцо. Версия вполне имеет право на жизнь, а это значит, что ученик прав в своих предположениях.

– Да, сын, это самка, – спокойно произносит Г’рхы, двигая какой-то рычаг.

Звук сильного разряда раздирает тишину камеры. Самка взвизгивает, затем протяжно застонав. Она раскрывает свои глаза, в которых негасимым пламенем горит ненависть. Чтобы так ненавидеть, нужно иметь серьезный повод. Зашипев, самка выплевывает очень грубое ругательство, сводящееся к сравнению военного вождя с трусливой ископаемой птицей.

– Ты ждешь удара, мерзкое животное, – страшно усмехается он. – Но взамен ты расскажешь мне все.

– Лучше смерть! – выкрикивает она, сразу же закашлявшись.

– Смерть еще заслужить надо, – оскаливается военный вождь. – Сын, не хочешь попробовать себя?

– Да, отец, – кивает ученик, оглянувшись на меня, а я достаю из кармана двузубую вилку, которую по старой традиции ношу с собой. – Наставник?

– Мягковатое мясо, – замечаю я, с силой втыкая вилку в податливое тело. – Ты помнишь, о чем прочитал?

– Сопротивление… – понимает Д’Бол, поворачиваясь к отцу. – Отец, тебе не будет противно ее несколько раз оплодотворить?

Я подсказываю не только потому, что кхраагов не жалко. Она из тех, кто, скорее всего, убили наших детей, поэтому жалости у меня к ней быть не может. Д’Бол не воспитан в почитании матери, да и не было такой, как она, рядом с ним, а вот сломать ее… В глазах самки ненависть сменяется ужасом, а молча кивнувший военный вождь обнажает свое орудие.

Следующие полчаса заполнены душераздирающим воем, к которому я отношусь спокойно – я здесь и не такое уже слышал. Происходящее Д’Бол понимает, осознавая, надеюсь, то же, что и я: кхрааги со своими самками совместимы плохо, правда, происходящее совсем не похоже на спаривание, скорее на пытки. Возможно, самки относятся к совсем другому виду. А раз вид другой, то возможна своя цивилизация. Что же, посмотрим, к чему это приведет.

– Убийцы, – хрипит совершенно растерявшая свой полный ненависти взгляд самка. – Ки-арханг!

Больше всего это слово по смыслу близко к понятию сверхъестественных существ, желающих зла живым, в которых верили наши далекие предки. Возможно, у самок есть собственная религия. Д’Бол, пропустив мимо ушей выкрик, начинает допрашивать равнодушным голосом. Ему будто и неинтересно, что именно может сказать эта особь, я же разбираю увиденное. Они, конечно, не химан, ближе к зверям в нашем понимании, именно поэтому нельзя судить произошедшее по нам, но вот результат говорит о другом… Самка явно готовится к смерти.

– Почему ты считаешь, что умрешь? – выстреливаю я вопросом, улучшив момент. – Клан милостив, тебя могут оставить в живых.

– Насмехаешься, ледяной кусок грязи? После того, что вы сделали, я доживу только до конца формирования яйца, кусок мяса, – отвечает она мне. – А затем умру в муках.