Дочь кивает и уходит в комнату, а мы с мамой проходим на кухню.

— Ну и что понадобилось? — с места в карьер спрашивает родительница. Когда она успела стать такой черствой? Конечно, она никогда не была особо ласковой, но все же.

— Что, даже чаю не нальешь?

Мама хмыкает и ставит чайник.

— Рассказывай, а то у меня…

— Да-да, я помню, работы много, а времени мало. Как всегда.

— Именно так, — гордо кивает мать, словно работает по меньшей мере президентом и на ее плечах ответственность за всю страну.

— Ладно, к делу так к делу. Я обратилась к адвокату по бракоразводным делам. — Вижу, что мама что-то хочет сказать, и жестом останавливаю ее. — Так вот, я рассказала, что Олег забирал у тебя дочь и угрожал. Ты сможешь подтвердить это в суде:

Мама поджимает губы и отворачивается. Неужели даже на это не согласна?

— Заканчивала бы ты маяться дурью, — говорит, разливая кипяток по чашкам. — Возвращайся к мужу…

— Я уже говорила, что не вернусь. Я не прощаю измен! — скрещиваю руки на груди.

— Ой, да ладно. Подумаешь. Не ты первая, не ты последняя.

— Да-да, я уже слышала, что ты якобы простила измену отцу. Но я не верю, что он изменял. Не такой он был…

— Да что ты можешь знать, — фыркает мама. — Все мужики потаскуны. Ты либо миришься с этим, либо живешь в одиночестве и тянешь все на себе.

— Ну вот сейчас я хочу жить в одиночестве.

— А дочь твоя чем провинилась? Думаешь, ей будет приятно жить в нищете? Копейки считать? Сейчас дети злые, поверь. Уж кому знать, как не мне. Нет дорогих вещей, айфона и прочего — ты голь перекатная. Тебя задразнят, будут обижать, издеваться. Знаешь, сколько у нас таких случаев?

— Ну так пресекайте это! Вы же учителя! У вас авторитет.

— Ага, был авторитет, да вышел весь, кончился вместе с Советским Союзом. Сейчас учителя — обслуживающий персонал, так-то. — В ее голосе печаль и горечь. — Так что заканчивай свою самодеятельность и возвращайся домой. Если не ради себя, то хотя бы ради ребенка.

— Нет. — От одной мысли об этом передергивает. Никогда! — Так ты дашь показания в суде?

Она отрицательно качает головой, а меня затапливает злость.

— А ты внучке своей не хочешь помочь? — смотрю на маму, и вижу в ее глазах странное выражение. Не могу его идентифицировать, поэтому продолжаю. — Каково ей будет жить с отцом-кобелем? Дразнить не будут? Ведь шила в мешке не утаишь.

— Зато деньги могут многое, — отвечает она, поднимая бровь. — Так что если ты не собираешься возвращаться к мужу, прости, но я тебе не помощник, — разводит руками.

— Ну и ладно, без тебя справимся. — Встаю и зову дочь: — Юль, мы уходим. Знаешь что? — снова поворачиваюсь к маме. — Я не знаю, когда ты стала такой черствой, но ты сильно изменилась. И произошло это не после смерти папы, а позже, — задумываюсь. — Скорее, когда я начала встречаться с Мишей…

При воспоминании о своей первой любви сердце словно сжимает обручем. До сих пор больно.

— Мишка твой, голодранец, — фыркает мама, — не пара он тебе был. Что и доказал. Бросил тебя и даже жалеть не стал. Думаешь, с ним тебе было бы лучше?

— Кто знает, — почти шепчу. — Может быть.

Юлечка уже ждет меня в коридоре. Дочь успела обуться и протягивает ручки за курткой. Мы одеваемся и покидаем гостеприимный дом.

— Мы домой? — спрашивает дочка и заглядывает мне в глаза.

После разговора с мамой из меня будто весь воздух выпустили. Сил нет ни на что. Оглядываюсь на место, которое было мне домом долгих восемнадцать лет, и понимаю — больше оно не будет им никогда.

— Да, домой.

16. Глава 16 Алина

— Алина, иди сюда! — слышу строгий голос Екатерины Георгиевны и выглядываю из нашей с Ниной Вадимовной каморки. Сама она уже ушла, а я замешкалась на свою голову.