25. Глава 25

— Мам, а мы пойдём завтра к морю гулять?

Вопрос сына отвлекает меня от моих блуждающих мыслей. Отворачиваюсь от окна, где за ажурной преградой забора виднеется освещённый газон под деревьями соседского сада.

Пасмурный день сменился густыми вечерними сумерками.

В доме была отличная звукоизоляция, но мне казалось, я даже сейчас слышу рокот накатывавших на пологий берег волн.

— Только после того, как позанимаемся.

Успеваю заметить, как Сашкино круглое личико сморщивается в гримаске.

— А долго?

Я борюсь с улыбкой, чтобы сын вдруг не вообразил, что я готова дать слабину.

Но до первого класса осталось каких-то полтора года. Самое время постепенно приучать Сашку к его первым обязанностям, к ответственности, к необходимости усваивать первые важные знания.

Пока я справлялась сама, но с месяц назад мы с Маратом уже обсуждали наём репетиторов. Строили планы…

Впрочем, наши личные планы и даже трагедии никак не должны помешать нашему ребёнку готовиться к школе.

Он не виноват, что его родители с треском проваливали свой, возможно, самый главный в жизни экзамен.

— Недолго, — пообещала я. — Но у нас с тобой пока не каникулы. Чуть-чуть позанимаемся и тогда пойдём прогуляться.

— Хорошо, — Сашка кивнул и почесал свои русые кудряшки. — Мам, а я чая хочу.

— Пойдём, налью тебе чая.

Я была благодарна этим мелким хлопотам и Сашкиному присутствию за то, что не позволяли мне раз за разом прокручивать в голове наш последний разговор с супругом, не окунаться слишком глубоко в переживания.

Но когда Елена Дмитриевна, пожелав нам отлично отдохнуть в первую ночь на новом месте, отправилась домой, когда все дела по дому были давно переделаны вплоть до распаковки распоследней мелочи из чемоданов, а мы с Сашкой попили свой вечерний чай с купленной нашей экономкой утренней выпечкой, мне вдруг стало не по себе.

Сделалось тоскливо и одиноко, будто я только сейчас наконец-то в полной мере начинала ощущать всю тяжесть своего незавидного положения.

Перед уходом Елена Дмитриевна пообещала наведаться завтра, с готовностью взяв на себя как минимум частичные обязанности по уходу за домом.

Я пыталась ей возразить, но она замахала руками:

— Нет-нет, Милена Сергеевна. Это же не какая-нибудь личная инициатива. Марат Александрович мне за это двойную зарплату выплачивает.

Вот, значит, как.

А я, если честно, даже и не рассчитывала, что он помощницу мне оставит.

Всё это сбивало меня с толку и никак не помогало лучше понять своего мужа.

К позднему вечеру волнение взобралось на новую высоту. Я бродила из комнаты в комнату, не находя себе места.

Мысли о том, чтобы сесть за ноутбук, становились навязчивыми.

После всего, что стряслось, возвращение к переписке виделось мне в двояком, тревожащем свете.

Мне казалось, признание Марата навсегда и напрочь отобьёт у меня желание возвращаться к этого рода терапевтическим мероприятиям. Но время шло, а я всё сильнее ощущала потребность выговориться.

И не просто выплеснуть накопившееся на электронный лист, а поделиться. Поделиться этим с человеком непредвзятым, безопасным, не осуждающим.

Уложив Сашку спать, погасив в доме свет и проверив сигнализацию, я поднялась наверх — в свою одинокую спальню.

Золотистый свет ночников, бесконечный уют шоколадно-бежевых тонов, гигантская двуспальная постель с мягким изголовьем, воздушные шторы и стеклянная раздвижная дверь, выводившая на балкон, за которым до самого горизонта тянулось ночное море…

Это место могло стать нашим летним раем.

А стало местом моего добровольного изгнания.

Взгляд сам собой опустился на ноутбук, лежавший на низкой прикроватной тумбе, рядом с электронным будильником.