Нет. Спит себе сладко.

– Мэ… Мэри, – вовремя исправляюсь я и, на всякий случай, завожу за спину руку с вязью.

Если бы знала, что так случится, замотала бы чем-нибудь по самый локоть и сказал бы, что поранилась.

– Мэри, значит, – кивает рыжий, почти беззвучно подтягивать лавку и грозно на нее опускается. Он даже в человеческом обличии напоминает медведя.

– Ну и чего ты, принцесса, тут потеряла? В лес выбросили что ли? Натворила чего?

– В смысле?! – хочу переспросить я, но отвлекаюсь на тихое кряхтение сына.

Медведь тоже это слышит. Хмурится, поднимается на ноги и хочет заглянуть за печь, которая преграждает обзор на кровать, как я тут же загораживаю вид собой.

И на что я надеюсь?! Он, ведь, все равно поймет.

Но что сделает?

– Тише, тише! Кто ж тебя, бедную, так напугал, что всего боишься? – с неподдельным сожалением выдает мужчина и отступает шаг назад. – Зато теперь понятно за что изгнали. Твой?

– Мой, – киваю я, и спешу взять ребёнка на руки. Малыш стихает, но носиком упирается в грудь. Кушать хочет бедный.

Аккуратно поправляю на нем пеленку, пряча его метку, а мою, ту, что на правой руке, тоже сейчас не должно быть видно под одеялом.

– Ого! – чешет голову медведь, явно, не ожидавший в своем доме целых двух гостей.

Моментом становится хмурым и серьезным. Выгонит?

– Ушел называется от мира, а он пошел за мной, – вздыхает медведь, поглядывая на расправленную кровать и небольшой беспорядок на кухне.

Сил прибрать вчера совсем не было. Стыдно.

– Простите, я не хотела доставлять вам неудобств, – искренне извиняюсь я. – Я сейчас все приберу и уйду.

Смотрит на меня, будто я чушь сказала.

Ну, может, и так. Я же не знаю, как далеко в лес меня занесло. Если этот здоровый мужлан ходит в обличие медведя, то, наверное, и небезопасно там.

Нужно как-то узнать у него, где город, и найти способ связаться со Стеллой. Но это ведь не быстро случится. Где мне быть с ребенком в это время?

– Давай так, – вздыхает он, и я напрягаюсь до кончиков пальцев. – Ты это… накорми его, я дров пока наколю. А потом ты мне расскажешь, и решим, что с тобой горемычной делать.

Ответа моего он не дожидается, просто уходит. Я пару секунд смотрю на захлопнувшуюся дверь, прислушиваюсь к звукам. Вроде поленья таскает. Топор точит.

Прячусь скорее в закуток за печью. Грудь тянет, побаливает. Я радуюсь, что молочко, наконец-то, пришло. Прикрываюсь полотенцем, на случай, если вдруг за чем-нибудь вернется хозяин хижины, и пытаюсь накормить малыша.

Ну же, давай! Молю богов, чтобы молоко пошло, и чуть ли не плачу, когда мое солнышко, наконец-то, получает свою пищу.

Он сладко причмокивает, водя крохотными пальчиками по коже. Умиляюсь, но тут же думаю, что мне делать. Просить медведя разрешить остаться мне здесь – неправильно по множеству причин, во главе которых то, что я женщина, а он мужчина, а разных комнат в хижине нет. Одна большая. А даже если бы и были – все равно неправильно.

Так куда мне податься?

Кроха сладко засыпает. Сытый, причмокивает. Поправляю одежду и кладу его обратно в постель, не забыв постелить несколько полотенец поверх постельного белья. Нехорошо будет столько всего у хозяина портить.

Интересно, этот медведь в городе бывает? И далеко ли этот город? Слышал уже, что какая-то истинная со Скалы Обреченный сбежала? Может от расстерянности не сообразил и не подумал на меня? А теперь....

Не паникуй! Вдруг он из леса своего носа не кажет? Сам ведь сказал, что ушел от людей.

Делаю глубокий вздох, перематываю запястье с вязью еще одним лоскутом от платья и выхожу во двор, где мускулистый медведь с ловкостью колет дрова, даже не представляя, как сейчас сложится наш разговор.