Вновь возвращаю взгляд к врачу, которая жмется, затем выговаривает спокойно:

– Господин Соколовский – очень ценный для нас клиент и друг руководства клиники… поймите меня правильно, Элина Григорьевна, я врач и… есть такое понятие, как врачебная тайна… Простите меня, но я не могу обсуждать своих пациентов с третьими лицами…

Слова доктора вызывают у меня смех. Истерический. Я запрокидываю голову и смеюсь так, что слезы на глазах выступают, а может, я просто и не прекращала плакать…

– А я не третье лицо. Я что ни на есть самый прямой участник этого треугольника…

Горечь на губах вызывает спазм в горле, меня тошнит, мне плохо… Плохо от того, что Глеб спал с другой, что она беременна, а я… я не сберегла свою лялечку, не спасла…

Ком к горлу подступает. Слезы жгут глаза. Это так больно, когда кажется, что мечта осуществилась, что вот оно, счастье, в твоих руках, но оно рассыпается, подобно песку, вытекающему из рук…

Еще этим утром я была самой счастливой, под моим сердцем наконец-то цвела жизнь, и мир, казалось, бил красками, а сейчас… сейчас я окунаюсь в какую-то тьму, беспросветную, беспробудную…

– Элина Григорьевна, я… дело в том, что…

Явно смущается, не знает, как найти оправдания своему поступку. Врач еще что-то хочет сказать, но дверь без стука распахивается, и нас прерывают.

Я даже голову не поворачиваю в ту сторону, но чувства обостряются, и мне кажется, что я мужчину, вошедшего в палату, даже по аромату пряного парфюма узнаю, по тому, как пространство сразу же сужается…

Раньше все это вызывало томление и бабочки в животе будто порхали, а сейчас…

Сейчас я просто не хочу видеть, чувствовать… у меня в груди поднимаются ярость и боль, которая ищет выхода, и я резко поворачиваю голову, чтобы встретиться взглядом с пронзительными янтарными глазами своего мужа.

При виде Глеба Виктория Павловна будто подбирается, вытягивается в струнку.

– Глеб Викторович! – выдыхает заискивающе, и глаза у нее по палате бегать начинают. Женщина явно не знает, куда себя деть и как реагировать, но мой муж удостаивает врача лишь коротким взглядом.

– Я могу поговорить со своей женой? – спрашивает и упирает взгляд в доктора, которая бросает быстрый взгляд на меня и прикусывает губы, явно делает выводы и не хочет попасть под удар. А я наблюдаю за всем этим, и единственное, чего хочу, – это сбежать куда подальше, уйти, спрятаться в своей скорлупке и больше никого не подпускать к себе, чтобы никто не прикоснулся, не трогал, не касался того, что осталось от моей разбитой души…

– Глеб Викторович, ваша жена слаба, ей нужен покой…

Один взгляд Соколовского. Тяжелый. Пронизывающий. Безмолвный. Приказывающий. И врач поправляет себя:

– Короткий разговор, господин Соколовский, а дальше пациентке необходим покой… все же организм пережил сильный стресс, потрясение…

По мере того, как Виктория Павловна говорит, ее голос ощутимо садится, опускается до шепота. Так на нее действует мой муж, и в итоге доктор просто выходит за дверь, тихо прикрывая ее за собой, а Глеб так и стоит столбом, смотрит на меня, глаз не отрывая, не приближается и не уходит, а я… я от него отворачиваюсь, гляжу в окно и ощущаю, как из уголков глаз катятся слезы…

Я оплакиваю своего ребенка, свою утрату…

– Элина… – тихий выдох где-то совсем рядом, и мне кажется, что в голосе Соколовского впервые проскальзывают едва уловимые нотки боли и сожаления, – девочка моя…

Резко поворачиваюсь к Глебу и упираю в него ненавидящий взгляд.

– Не смей! Не смей ко мне так обращаться! – выдаю с нажимом, и меня обдает ненавистью изнутри, как кислотой. – Не твоя я, Глеб! Не твоя! У тебя теперь другая семья! Что ты здесь делаешь?! Иди к своей Полине, она ведь все еще беременна! Беременна твоим ребенком! Иди к ней и зови ее «своей девочкой», а я не твоя… и, похоже, никогда не была твоей…