- Куда едем? – наблюдает таксист за Кораблёвым.

- Туда же, - говорю негромко, устраивая коробку в ногах. Снимаю с ланки шапку и шарф, укладываю её голову себе на колени. Она поддаётся быстро, понятно, устал ребёнок, я и сама уже не имею сил. И как мы только собирались идти на горки?

Снегурка подходит к Эдику, что-то говорит ему, а он не перестаёт оглядываться, а потом кому-то звонит.

Мне. Прикручиваю звук, сбрасывая, но снова вижу его имя на дисплее.

- Ясно, - отчего-то произносит водитель. Наверное, и без слов понял, что примерно произошло. Пристёгивается и уже в Новом году это моя первая поездка.

Эдик всматривается в такси, понимая, что я могу быть там.

- Только не останавливайтесь, - прошу, опускаясь ниже на сидении, чтобы не было заметно. Прячусь? Немного, просто не хочу больше задерживаться и слушать его бредни.

Кораблёв просит водителя притормозить, махнув ему рукой, но тот умело объезжает, а прячу лицо в ладони, потому что чертовски устала. Всё не так, как я себе представляла, и теперь осознаю. Вот она моя Троица – крах семьи Кораблёвых.

- А мне вы больше нравитесь, чем та блондинка, - зачем-то говорит водитель. Это такой вид поддержки: психологическое такси? Отнимаю руки от лица.

- Не стоит, - поправляю волосы Ланки. Светлые тонкие, из которых выходят крысиные хвостики, но она девочка, нужно иметь длинную причёску. Это её желание подражать мне. – Вы не обязаны.

- Я лишь сказал, что думаю.

Встречаюсь с мужчиной взглядом в зеркале заднего вида. Наверное, ему около шестидесяти. Приятный в общении, соблюдающий границы, не балабол, как некоторые, от которых пухнут уши, но и не из тех, кто едет в гробовой тишине. Выглядит опрятно, как и машина. Опускаю глаза, замечая, что счётчик не работает.

- Вы забыли включить счётчик, - напоминаю, но он качает головой.

- Не забыл. Вторая поездка бесплатно, - усмехается. – Мне уже достаточно заплатили.

Какое-то время едем в тишине, и я вспоминаю, что не предупредила отца. Снова сбрасываю Кораблёва. Какого чёрта ему ещё надо? Хочется сказать, чтобы шёл дальше совокупляться, но пересиливаю себя.

Набираю номер отца, но он не спешит с ответом. Червяк начинает точить сознание. Сбрасываю и снова звоню. Гудки долгие, длинные и выключение, когда проходит достаточно времени. Сорок минут первого, ну не может он лечь спать?! Ладони потеют. Вытираю их о короткую юбку, купленную специально к празднику, пытаясь усмирить сердце. Мне сейчас реально страшно. Меньше часа назад я испытала ужасные чувства отчаяния из-за того, что прежний мир рухнул, а теперь меня накрывает с новой силой.

Опять в памяти всплывает мама. Почему в тот момент внутри меня ничего не ёкнуло? Должна ведь оставаться какая-то связь между ребёнком и матерью. Поначалу она сильная, но с годами притухает. И от этой бесчувственности было невыносимо больно, будто я была виновата в том, что в момент её смерти орала в микрофон «Все мы бабы стервы».

Это был День Рождения подруги. Музыка гремела на всё кафе, а мы активно двигали телами: разгорячённые, сумасшедшие, навеселе. Я и не слышала, как несколько раз звонил отец. Мы каждый день созванивались с мамой, а он был скорее исключением, но всегда горячо передавал приветы.

И, когда я всё же обратила внимание на телефон, стирая пот с лица, отправилась на улицу позвонить. Всё моё веселье моментально улетучилось. Будто не я только что отплясывала, как в последний раз.

Отец оповестил коротко и спокойно, а я прокручивала в голове его слова снова и снова, не в силах осознать простой смысл сказанного. Это непросто понять, и куда сложнее принять. Даже сейчас, год спустя, я забываю, что её нет, и пытаюсь набрать номер мамы.