Кто меня сюда привез? Неужели тот водитель, под колеса к которому я упала?

Воспоминания тяжелым камнем наваливаются на грудь и голову.

Мой муж и его любовница!

Мой любимый Кирилл и какая-то голая девица в супружеской постели. А потом удар, нестерпимая боль и забвение.

Ни фига подобного!

Нет забвения. Я прекрасно помню, как эти двое планировали избавиться от тела.

Моего, между прочим, тела.

Слезы катятся по щекам, я не могу и не хочу их останавливать в надежде, что вместе с ними вытечет по капле боль, которая терзает сейчас мою душу.

– Н-е-е-е-т… – срывается с губ стон. – Н-е-е-е-т…

– Виктор Михайлович, пациентка пришла в себя! – слышу далекий крик.

Палата тут же наполняется людьми в белых халатах. Ко мне наклоняется симпатичный молодой доктор и участливо спрашивает:

– Как вы? Понимаете, где находитесь?

– Д-да, к-кажется, – заикаюсь в ответ. – В больнице.

– Отлично! – доктор потирает ладони. – И как вас зовут, прекрасная незнакомка?

«Вероника Бессонова», – хочу сказать, но замираю: если назову себя, Кирилл обязательно разыщет меня и завершит начатое.

– Н-не знаю, – выдавливаю едва слышно.

– Имя не помните? А фамилию? Как вы получили травму, тоже не помните? – допрашивает доктор.

Я молча плачу. Его голос становится все тише и растворяется в воздухе едва слышным шелестом. Даже не замечаю, как палата пустеет. Какое-то время лежу в тишине, перебираю моменты вчерашнего вечера.

Кто же меня спас?

Я совершенно не помню водителя. Последнее, что выдает мозг, это свет фар, визг тормозов и железистый запах мокрой травы. Или это запах моей крови?

Трогаю голову. Она полностью перевязана бинтами, а сверху надета сетка. Кажется, такая повязка называется шапочкой. Волосы торчат свалявшимися клочьями, но какая разница, как я сейчас выгляжу?

Дверь палаты снова отворяется, теперь входят трое врачей в белых халатах. Впереди высокий и крепкий мужчина. Сразу видно: любитель потягать штангу на досуге. Еще и позер: рукава халата натянуты так, словно вот-вот порвутся.

Все это отмечаю мимоходом. Вжимаюсь в подушку, чтобы (не дай бог!) не прикоснулся. Кожа покрывается мурашками от омерзения. Кажется, у меня до конца жизнь останется недоверие и ненависть к таким накачанным красавчикам, как мой муж и этот доктор.

Но лицо врача обеспокоено, свет падает на радужку карих глаз, она отдает золотом, и это медовое сияние неожиданно успокаивает. Он о чем-то спрашивает, но я так устала, что нет сил отвечать. Просто закрываю глаза и делаю вид, что засыпаю.

Несколько дней я не выхожу из палаты. Кружится голова, подташнивает. А после того, как Виктор Михайлович говорит, что у меня случился выкидыш, еще и наваливается смертельная апатия.

Теперь мне еще меньше хочется жить. Зачем? Для кого? Я потеряла ребенка, любимого человека, возможно, все свое имущество.

Я встаю и шагаю к окну, смотрю вниз с высоты четвертого этажа, и разочарование могильной плитой наваливается на грудь. Даже если выпрыгну из окна, нет гарантии, что распрощаюсь с этим миром навсегда.

Или… какая разница? После меня хоть потоп!

Я открываю створку, забираюсь на подоконник, сажусь, свешиваю ноги, смотрю на влажную после прошедшего дождя землю. Упаду прямо в клумбу. Это же прекрасно найти свой конец среди цветущих ландышей! На могилу ко мне, кроме отца, никто букет не принесет.

И тут меня словно молния простреливает. А что тогда будет с папкой?

Сейчас он, беспомощный, лежит в платной клинике и ждет свою дочь.

А она…

«Эгоистка! Бессовестная твоя морда! – ругаю себя последними словами. – Как ты можешь думать о смерти! Как?»

Я заползаю обратно в палату и закрываю окно.