У меня не самое плохое положение. Я лежу в клинике, в отдельной палате и нянчу свою обиду, а родной отец, наполовину парализованный после инсульта, не знает, куда я пропала.

И предатель Кирилл будет наслаждаться жизнью? Не бывать этому! Ни за что!

С этого момента думаю только о мести. Я должна вернуть себе все, что потеряла. Должна!

Через неделю я впервые выхожу из палаты. Мне нужен телефон. Срочно! Папка не знает, куда я пропала, наверняка волнуется.

Пациенты, прогуливавшиеся по коридору, с удивлением смотрят на меня. Переглядываются и медсестры. Еще бы! Я откликаюсь на совершенно незнакомое имя и даже не знаю, кто мне его присвоил.

– Итак, Настя, дела у нас идут неплохо, – весело говорит на перевязке Виктор Михайлович. – Посмотри на себя.

Я осторожно заглядываю в зеркало. Теперь бинты сняты, и сбоку виднеется проплешина выбритых волос. А в ее центре – большой красный шрам с торчащими черными нитями.

– Что это? – в ужасе шепчу я.

– Твоя рана. Целых десять швов пришлось наложить. А насчет волос не переживай: отрастут быстро, даже не заметишь.

– Но это… это…

Я не могу больше сдерживать слезы. Они текут по щекам, рвутся криком из горла. Доктор зовет медсестру, та делает укол, и я опять проваливаюсь в долгий сон.

На другой день я останавливаюсь у постовой медсестры.

– Простите…

– Да, вы что-то хотите спросить? – улыбается та.

– Можно мне воспользоваться…

И замолкаю. Что же я делаю? Если я потеряла память, значит и позвонить никому не могу.

– Чем?

– Тонометром. Кажется, у меня поднялось давление.

Несу эту чушь, лишь бы отвести от себя подозрение. Давление действительно оказывается пониженным, мне дают таблетку и отправляют в палату.

Следующий выход получается более успешным. На этот раз я прошу телефон у миловидной девушки с перебинтованной ногой. Она ловко скачет по коридору на костылях и весело с кем-то разговаривает. Когда девушка скрывается за поворотом, откуда не виден пост медсестры, я бросаюсь к ней.

– Разрешите мне позвонить?

Смотрю умоляюще, и девушка протягивает мне мобильник. Я радостно хватаю его, начинаю набирать номер мобильника отца и вдруг понимаю, что не помню его. Совершенно не помню. От паники хочется выть и кричать, но я нахожу в интернете номер приемного покоя клиники и звоню туда.

И сразу новость бьет по голове: папе стало хуже, и его перевели в реанимацию. А так как никто не оплатил за неделю лечение в дорогой клинике, его отправили в государственную больницу.

Метаться, кричать и рвать на себе остатки волос нет смысла. Мне нужно выбраться из больницы.

Срочно!

Вопрос, что я буду делать без денег, без документов и связи с внешним миром, уже не стоит так остро, как желание немедленно покинуть это здание. Но я даже сбежать не могу: далеко не уйду в больничной пижаме.

Черт! За что жизнь меня так наказывает?

Помощь приходит с неожиданной стороны. Наутро в палате появляется Виктор Михайлович в сопровождении еще одного врача. Смутно вспоминаю, что видела его сразу после аварии. Кажется, был еще и третий доктор с теплыми карими глазами, но за две недели пребывания в клинике я его ни разу больше не видела.

– Что ж, Анастасия Сарафанкина, – мурлычет под нос Виктор Михайлович, измеряя мне давление. – Пора на выписку.

«Сарафанкина? – опешила я. Привыкла, что меня называли только по имени. – И какой идиот дал мне такую фамилию?»

– Я согласна.

– Есть один нюанс, – выглянул из-за головы лечащего врача второй доктор. – Ваша личная одежда пришла в негодность. Можете вы кому-то позвонить и попросить, чтобы вас навестили?

В его зеленых глазах мелькнула хитринка. Наверняка вопрос задает с подвохом в надежде, что я попадусь на его уловку.