Мне кажется, я сгораю до тла каждый раз, когда смотрю в глаза этому человеку.

Столько в нем неприкрытой ненависти ко мне.

- Анна Сергеевна Гаспарян? - его губы растягиваются в глумливом оскале. - Незаменимых нет, верно? Как же я мог не видеть, какая ты гнилая?

10. 10

- Зато ты, Герман, святой человек, - в моем голосе звенит сталь. – Смотри, как бы твой нимб над головой не оказался клоунским колпаком.

Мне не о чем больше разговаривать с этим человеком. И самым большим счастьем будет, если мы в будущем никогда не увидимся.

Я слышу за своей спиной знакомые смешки и понимаю, что «подруги» тоже успели выйти на улицу.

Воецкий переводит на них взгляд и расплывается в пошлой улыбке. Раздевает их мысленно, я вижу это.

- А вот и девчонки! Я уже заждался, погнали!

Он кивает им на свою машину, и они все трое послушно садятся внутрь.

Я прикрываю глаза, не в силах больше участвовать в этой унизительной сцене.

Пожалуйста, хватит с меня этих драм. Пусть катятся все вместе куда подальше.

Когда я снова открываю глаза, Германа уже нет рядом. Я успеваю заметить только его отезжающий автомобиль.

Чувствую внизу живота легкий трепет, словно дрожь крохотных крылышек бабочки. Едва уловимый, но поражающий до глубины души.

Я впервые чувствую, как во мне шевелится малыш, чей отец сейчас уезжает из моей жизни навсегда.

- У нас все будет хорошо, – обещаю я крохе, смахивая с щеки слезинку и прижимая ладонь к тому месту, где почувствовала такую долгожданную дрожь.

И я держу свое слово.

Я не страдаю по бывшему мужу, и не думаю о прошлом. Просто та часть моего сердца, которая любила Германа превратилась в камень. Ничего не поделаешь. Придется теперь жить так. С камнем в душе, но зато в здравом уме.

Я думаю о своем ребенке и муже.

Им обоим нужна моя забота. И я с готовностью трачу на них все свое душевное тепло и время.

Я рожаю в срок здоровенькую дочку, самую красивую на свете малышку. Мы назвали ее Дашей. У маленькой копии Германа мои глаза. И я люблю ее так сильно, что буквально не могу выпустить из рук. Целую крохотные пяточки по сто раз на дню и никак не могу остановиться.

Просто поверить не могу, что кто-то добровольно мог отказаться от такого счастья.

Давид восстановился после инфаркта и выглядит вполне бодрым. Мы часто гуляем все вместе в парке. И он тоже не чает души в малышке.

Но от дел в своей фирме муж почти отошел, доверив работу нанятому директору. Он все еще иногда ездит в офис, и даже я время от времени помогаю ему с бумагами. Вникаю понемногу в документооборот и бухгалтерию.

Время летит совсем незаметно. И когда Даше исполняется три года, Давид просит меня по возможности начать принимать руководство делами на себя.

Нанятый директор его разочаровал, заключив несколько провальных контрактов. И теперь придется наводить в фирме порядок.

Я рада выйти на работу. Не всю же жизнь сидеть в четырех стенах. Тем более Дашуля начала ходить в сад.

Я принимаю дела и стараюсь не пустить под откос дело жизни Давида. И одновременно не пропадать в офисе допоздна, чтобы по вечерам проводить время с семьей.

После месяца внутренних проверок и аудита я прихожу к совсем неутешительным выводам. Наши дела плохи. Совсем.

Мы попали на огромную неустойку. Я консультируюсь с Глебом, но ничего кроме заранее проигрышного суда он предложить не может.

Мы с Глебом стали друзьями за последние годы. Он часто бывает у нас дома. И это единственный мужчина, кроме Давида, которому я могу доверять.

Я решаю не сообщать мужу о том, что, если не случится чудо, то в скором времени нас ждет банкротство. Буду стараться до последнего.