— Знаешь, у меня есть идея… — придвинувшись ко мне ещё ближе, Милка наклоняется к моему лицу и абсолютно серьёзно выдаёт: — Идём, я тебя с Маратиком познакомлю.

П… П-поворо-от.

Я захожусь в кашле. То ли вода не в то горло попала, то ли это шоковый эффект, но кашель самый что ни на есть настоящий.

— Спасибо, но мне не до знакомств. — откашлявшись и закрыв воду, вежливо отзываюсь я. — Возможно, в другой раз.

— Ты не знаешь, от чего отказываешься. Идём, здесь недалеко. Сразу за магазином. — у меня глаза на лоб лезут от её наглости и настойчивости. — Там и столик есть. В теньке. Присядешь. Погнали.

Какой столик? Какой тенёк? Куда она тянется к моим чемоданам?!

— Мила! — успеваю перехватить из рук бывшей одноклассницы только один чемодан. — Ты ненормальная?! Оставь мои вещи!

— Ой, давай не нуди, у Маратика меня отчитаешь.

Абсурд! Меня грабят среди белого дня, а никому до этого нет дела. Бабулька и молодой человек, стоящие поблизости, даже глазом не ведут в нашу сторону.

— Мила!

— Я за магазином. — отзывается ненормальная, подхватив мои вещи и резво соскочив с лавки.

— Мила!

Ну я ей сейчас устрою! Гадина такая! Забыла, как я её в девятом классе за волосы таскала? Я ей напомню!

— Ну-у, сука!

Перехватываю ручку чемодана и несусь следом за воровкой. Внутри всё звенит от злости и раздражения. От усталости и следа не остаётся. Нагоняю Дылду у магазина и хватаю собственный чемодан, рыча разъярённым зверем:

— Отдай мои вещи, дур-ра!

— Да пришли уже, пришли! — Милка не отпускает свою добычу. Удерживает. Тянет на себя чемодан, вместе со мной. — Поворачиваем… и всё.

Чувствую себя какой-то букашкой. Пока я тяну собственный чемодан, Вересова вместе с чемоданом тянет меня за угол магазина. Я упираюсь ногами, напрягаю каждую мышцу в своём теле, а силёнок не хватает для сопротивления от слова совсем!

— Отдай… — хриплю голосом, звенящим напряжением.

— Маратик! Любовь моя, живо нам покушать и попить. Попить холодненького. — не сдаваясь и не отступая, кричит та.

Зато я сдаюсь. Всё. Разжимаю побелевшие пальцы и выпускаю из рук чемодан, устало выдохнув. В ногах снова появляется слабость, а перед глазами начинают плясать цветные пятна.

— Свет очей моих, Милочка, — слышу весёлый голос с ярко выраженным акцентом, и шумно сглатываю, — Я просил, чтобы ты меня с подругой познакомила, но я же не собирался сразу же на ней жениться? Ты меня знаешь, я до брака ни-ни…

Милка ржёт, перехватывая ручки на сумках и чемоданах удобнее:

— Не для тебя эта роза цвела, Маратик. Походишь ещё бобылём. Давай нам сразу чего-нибудь холодненького, а то сейчас Олька, того и гляди, в обморок грохнется. Ты когда ела-то в последний раз?

Я… Я в шоке.

Вожу глазами по сторонам, верчу головой, одно с другим в голове складываю, а сил нет ни на что. Даже не анализ происходящего. Мне понятно, что сватать меня никакому Марату не будут, понятно, что Милка никакая не воровка, на синем ларьке незатейливая вывеска ясно даёт понять, что здесь люди могут купить шаурму и горячие напитки, съесть и выпить купленное за двумя маленькими столиками из потёртой и потрескавшейся пластмассы. Вроде и ничего плохого, но Милкины методы…

— Маратик — врачеватель женских душ, Олька. — оттащив мои вещи к столику, Мила возвращается ко мне, — Он тебе сейчас такой вкуснятины забабахает, ты себе пальцы откусишь! Мы с девками сюда и за мороженым приходим. Знаешь, авторским — от Маратика. Честное слово, поедим и всё пройдёт, вот увидишь. Давай, доверься мне.

«Довериться? Да тебе треснуть надо хорошенько!» — зло думаю, а вслух произношу совсем другое.

— Какая же ты наглая стала, Милка… Жуть. — вместо злости и упрёка, в моих словах сочится усталость и безнадёга. — Хрен с тобой, поесть и правда не помешает.