Марусю привел поздно, заходили в кино, как он сказал. Но я не волновалась. Он же ничего не сделает собственной дочке. Да… Если честно, я даже не заметила этого времени. Ковыряла ногтем швы между кафельными плитками и пыталась хотя бы просто заставить себя встать.

– Мама, а сегодня ты за мной придешь? – спросила дочка утром, когда я уже собиралась уходить из раздевалки в группе.

– Не знаю, зайка, – натянула улыбку, присела на корточки и снова ее обняла. Целовала в сладкие щечки и чуть снова предательски не всхлипнула. – Ты же знаешь, у мамы работа. Мама придет, как только закончатся пары. Помнишь? – однажды я брала ее на работу, потому что тогда сад был закрыт санэпидемстанцией за какие-то нарушения, а мне совершенно некуда было ее деть. – Вот как только все взрослые девочки и мальчики разойдутся по домам, так и мама пойдет. И сразу за тобой. Честно-честно.

Мы с Марусей отчего-то так долго прощались этим утром, что и без того разбитое сердце щемит от непонятного, болезненного чувства целый день.

Вместо лекции даю какую-то контрольную, потому что просто не могу говорить. Сейчас скажу что-то, какое-то слово, всего одно, и все, разрушусь до основания. Не становилась за кафедру весь день, сижу за столом и смотрю на проезжую часть, которую так хорошо видно в огромное панорамное окно.

Как я до этого докатилась?..

– Марина Николаевна, разговор есть, – неожиданно накатывает на меня насмешливо-издевательский голос.

Окидываю аудиторию пустым взглядом, пытаясь понять, кто это сказал. Хотя зачем? Снова отворачиваюсь к окну.

– Все вопросы после написания и сдачи контрольной работы, – монотонным сухим голосом проговариваю я. Нельзя пускать эмоции даже в голос. А то прям здесь разревусь.

— Хм, – удивленно протягивает Берсеньев. – Это вы про контрошки, которые все уже полчаса как сдали?

Бросаю взгляд на стол. Действительно. Стопка исписанных распечаток лежит на краю. Что ж, так даже лучше.

– Все свободны в таком случае, – тянусь пальчиками к верхнему листу. Как же не хочется это все проверять.

– Да так все смылись давно, – ухмыляется он и понижает голос почти до интимного шепота. – И мы с вами одни, как в тех самых немецких фильмах.

Смотрю устало. Стоит прямо перед моим столом. Вечно ведет со мной неуместные разговоры, какие-то нелепые дебаты, забирая время лекции. Но сейчас у меня нет на это ни сил, ни желания, как бы иногда мне не нравились пикировки с остроумным студентом.

– Вы тоже можете быть свободны, Даниил, – чувствую, как немеют губы. Просто оттого, что я заговорила тем самым тоном, что и Олег.

— Марина… – берет паузу, вздыхает. – Меня ведь турнут из универа из-за вас. А там потом наркотики… суицид. Спасайте.

– Николаевна, – напоминаю я. – Не турнут, – пожимаю плечами. – Пересдадите позже. Перед выпуском даже можно.

– Марина Николаевна, – упирает ладони в поверхность стола, придвигается ко мне. – Сами понимаете, жизнь жизнь молодая, всего дохера. Может, решим вопрос по-другому?

Смотрю на его кисти, не могу оторваться. Вчера так же смотрела на ладонь Олега прямо перед своим лицом, когда… Судорожно втягиваю воздух.

– Идите, Даниил, – проговариваю, пытаясь удержать себя в руках. – Вашу пересдачу мы обсудим потом.

– Ладно, – пожимает плечами, но не уходит. – У вас случилось что?

– Нет, – слишком поспешно отвечаю я, поднимаюсь, собираю бумажки дрожащими пальцами. – Все хорошо, спасибо за беспокойство. До свидания.

Дергаюсь в сторону подсобки, желая спрятаться, цепляюсь краем кардигана за угол стола, рву его, рассыпаю листы по полу. Смотрю на них в абсолютной прострации. Жалкая. Жалкая я. Уже и студенты заметили. Возьми себя в руки же, давай!