– Нет, ничего, – тушуется, краснеет, как малолетка.

– Ничего так ничего, – сжимаю челюсти так сильно, что чувствую, как набухают желваки на скулах. – Пошел тогда.

– Побудь еще полчасика, пожалуйста, – так тихо, словно и не она говорила.

– Что делать будем? – спрашиваю, почти удерживая себя в руках.

Нервничает, поднимается, отворачивается от меня, сплетая пальцы, снова поворачивается.

– Боже, не знаю, что будем делать, – выпаливает. – Не знаю. Ладно, все, забудь, до встречи.

– Угу, – киваю быстро, чувствуя, как меня прошибает горячим потом.

Конечно, так. А ты чего ждал? Поигрались и пошел вон, мальчик. Олежка-то точно лучше. Его простит, конечно. А я так, чтоб поревновал. Вот к чему была та сцена у бабки, его мамаши.

Хватаю с кресла свою куртку и иду в коридор.

Идет за мной, не отстает. Чего не осталась там? Захлопнул бы и все.

– Ты злишься на меня? – летит в спину.

– На себя злюсь, – на ходу, не оборачиваясь.

– За что? Что я сделала не так? – голос дрожит. – Если из-за того… Я… Ты не обязан мне отвечать, я понимаю, мне стыдно, что я поставила тебя в такое неловкое положение.

– Марина, не начинай, – резко оборачиваюсь. – Не начинай все эти “неловко”, “извини” и “спасибо”. Не надо. Достало, не могу.

– Хорошо, не буду, – набирает воздух, как перед нырянием. – Просто… Боже, да я же полезла к тебе, и ты так теперь себя ведешь… Кошмар. Я понимаю, ты теперь думаешь, что я совсем… Блин.

– Блядь, – цежу сквозь зубы. – Не надо просто ко мне лезть из благодарности или еще почему… Не надо и все. Мне не надо… Дело не в трахе. Я тебя люблю… Понимаешь? И если тебе все это на хер не упало и любишь ты мужа, то давай не начинать.

Молчит, потом все-таки смотрит на меня, сжимает кулаки.

– А если упало?

– А упало? – приваливаюсь спиной к стене и смотрю на нее. – Хочешь так Олегу своему насолить?

– Да при чем тут он? – раздражается, даже хмурится. – Я чувствую себя… Нет, не хочу объяснять. Не буду. Иди. Там куча таких, кому и упало, и пропало, и трусы у кого кружевные, и вообще их нет. Все, пойду приму душ и лягу спать.

– Вот же… – издаю почти истеричный смешок. – Я тут про любовь распинаюсь как дурак, а она про какие-то трусы. Ладно, – дергаю ручку двери. – Спокойной ночи.

– Поцелуй меня, – говорит и пятится, как будто бы сама испугалась.

– Марин… – выдыхаю, оторопев от этих слов.

– Ну что тебе сложно? – перебрасывает волосы на плечо, потом на другое. – Я понимаю, может… Может, у тебя кто-то есть, да. А я в твоих глазах выгляжу как совсем сумасшедшая. И жалкая. Ох, что я творю… Боже, Дань, прости меня.

Да к черту все… Сам не понимаю, как оказываюсь рядом с ней, сметаю, вжимаю спиной в стену, вдыхаю полной грудью ее запах.

Склоняюсь, касаюсь губ едва-едва.

– Ты самая красивая в мире, – шепчу, теряя дыхание. – Самая нежная. Самая заботливая.

Провожу кончиком языка по ее пересохшим губам, нежно, аккуратно всасываю в рот нижнюю, ласкаю ее, придерживая Марину за подбородок.

Поднимается на носочки и отвечает, обвивает мою шею руками, запускает пальцы в волосы, встречается своим языком с моим. Совсем тихо, выдыхает воздух мне в рот вместе со стоном.

Я укладываю ладонь ей на затылок и прижимаю к себе так, что биение наших сердец сплетается в единый рваный ритм.

Целую ее, пока хватает кислорода и прерываю поцелуй, пока еще могу остановиться. Слизываю со своих губ слюну с ее вкусом.

– Не уходи, – чуть касается моих губ.

– Не уйду, – обещаю, стараясь унять бешено колотящееся сердце.

Подцепляет пальцами мою куртку, стаскивает с плеч, как завороженная смотрит на свои же движения, на мои плечи, обтянутые футболкой.