– Фух, боевитая бабка, но время выиграли, – смотрит на нас, подмигивает Марусе. – Поехали за мороженым?

– За настоящим? А зеленое можно? – дочка любит фисташковое, но все время забывает, как оно называется. А Олег не разрешает кормить ребенка продуктами с красителями. Фисташковое мороженое – наш с ней секрет.

– И настоящее. И зеленое. И розовое в голубую крапинку, – улыбается Даня и заводит мотор. – Я ей ключ в замке сломал. Будет сидеть, пока Олежик не приедет.

– Ничего страшного, – откуда во мне эта жестокость? Вроде, не было ее раньше. – К вечеру уже будет свободна.

***

Мы сидим в кафе, и я смотрю, как Маша уплетает мороженое. Вторая порция пошла, но я могу это позволить ребенку. У меня сегодня праздник.

– А папа сказал… – начинает Маша.

– Папа ошибся, зайка, – глажу ее по голове.

– А можно мне поиграть там? – показывает на детскую комнату с целым лабиринтом в несколько этажей и батутом.

– Конечно, можно, – я вытираю ей щечки салфеткой, отпускаю засидевшуюся Марусю и перевожу взгляд на Даню.

Он нарочито громко всасывает через трубочку молочный коктейль и смотрит куда-то перед собой. Вдруг хлопает себя по карману джинсов и достает вибрирующий телефон.

– Блин, – выдает, глядя на экран, и принимает вызов. – Да, бать, – сердитый голос в трубке. – В смысле, прогуливаю опять… Не ну, типа, прогуливаю, но я это… на общественно-полезных началах прогуливаю. У нашей преподавательницы проблемы, я помогаю, – опять ор в трубке. – Да не пизжу я. Реально так. И трезвый, да. Да я вообще в кафе. И ничего, крепче молочного коктейля, – замолкает, качая, головой слушает сердитый голос. – Чего? Да нет, и не под кайфом. Ну все хорош… Давай попозже заеду и дыхну, что ли, на тебя, зрачки свои покажу. Ага, хорошо, завтра, так завтра. Пока.

Сбрасывает трубку и смотрит на меня как-то виновато, что ли.

– У тебя из-за меня проблемы, – констатирую я.

– Неа, – выкидывает стаканчик в мусорку. – У меня из-за себя проблемы. В прошлом году меня взяли на таможне с пакетиком веселой травы в трусах.

– Но сейчас ты без нее? – неожиданно для меня получается вопрос, а не утверждение. Смотрю, как Маша забирается на самый верх, и пересаживаюсь к нему. – Дань, ты… Очень хороший человек. Не знаю, что было раньше, но родители хорошо тебя воспитали. Очень. Я бы гордилась таким ребенком. Но, если у тебя из-за нас проблемы, то давай придумаем что-то другое. Все нормально, правда.

– Зачем ты мне все это говоришь, Марин? – спрашивает тихо, так близко ко мне. – Не понимаю.

– Я тебя благодарю, – опускаю глаза, рассматриваю его руки, комкающие салфетку. – И не хочу, чтобы у человека, который так меня поддержал, были трудности из-за меня.

– Марин, я не за благодарность помогаю, и не за одобрение. Я без понятия, зачем вообще вписался, но… – отводит взгляд. – Короч, забей. Не стало у меня больше трудностей, чем было до этого. Не надо мне всех этих благодарностей и восхвалений. Я ж не Олег Викторович.

– А если это мне нужны эти благодарности? – закусываю губу.

Мне становится так неловко, может, он подумал что-то не то. Или то. И вдруг чувствую себя какой-то отверженной, как будто бы он не принял что-то важное для меня, не принял меня саму.

– Извини, – поднимаюсь, чтобы вернуться на свое место. – Я не хотела… сказать что-то лишнее.

– Ты мне нравишься, – проговаривает, вертя в пальцах телефон.

Вздыхаю глубоко. Что бы я себе ни говорила, но от этой его фразы мне становится немного легче. Не знаю, насколько возможно на самом деле то, что он сказал, но сейчас я будто бы рада тому, что не безразлична ему.

– Ты… – ты мне тоже нравишься, конечно. Как может вообще он не нравиться? Он же стал таким близким буквально за сутки, и без него я бы совсем развалилась и ни с чем не справилась. – Мне тоже.