– Даня, – выдыхаю, хочу к нему прижаться, кожа к коже. Невозможное, нереальное чувство.

Тянусь дрожащими, непослушными пальцами к его ширинке, хочу быть ближе.

Если после этого у него пропадет ко мне интерес, мне будет больно. Точно больно. Но я не могу остановиться, как будто бы если перестану его касаться, замерзну, превращусь в ледышку в момент.

– Возьми меня… – шепчу срывающимся голосом.

– Ты на таблетках? – так же хватая кислород на каждом слове. – Если нет, у меня в куртке есть.

– Я… да, – не знаю, зачем, пила их после ухода. Может быть, боялась забеременеть от того ужаса на кухне с Олегом, но сейчас этому рада.

Он подхватывает меня под попку, перебрасывает на диван, а сам соскальзывает на пол. Тянется к молнии на моих джинсах, расстегивает, чуть не выдрав с корнем, стягивает их с меня резкими рывками вместе с трусиками и обувью.

Тянусь к нему, чтобы поцеловать, обнять, слишком далеко от меня, я мерзну без его тепла.

– Иди ко мне, – зову, шарю пальцами по его плечам.

– Марина, – хрипло выдыхает, широко раздвигает мне ноги и легонько нажимает мне ладонью на грудь, – расслабься.

– Поцелуй меня, – как ребенок капризничаю я. – Хочу тебя ближе…

– Поцелую, – выдыхает почти шепотом, склоняется надо мной и целует меня туда, разгоняя по моему телу рой колких мурашек.

– Боже… – воздух вылетает из меня как будто бы ударили в грудь. Так стыдно, пошло, так… так правильно?

Он раскрывает мои губки пальцами и проводит языком между складочек, нежно всасывает в рот горошину клитора. Еще шире раздвигает мне ноги, впивается пальцами в бедра почти до боли и, наверное, до синяков.

Выгибаю спину, стону сквозь сжатые зубы, скребу ногтями по обивке дивана.

– Хочу тебя, хочу тебя, – шепчу, как заведенная.

– Хочу, чтоб ты кончила, – приглушенно проговаривает, целует мой живот.

– Я… у меня с этим сложности, не обращай внимания, – так неловко, но надо же ему сказать, что у меня не выходит с мужчинами. С Олегом не выходило.

Его горячий рот опять посасывает с развратным причмокиванием мой клитор, а палец плавно проскальзывает в меня, поглаживает изнутри, надавливает на переднюю стенку в пульсовом режиме.

Сжимаюсь, прошибаемая бешеным желанием, дрожью, огнем, невиданным ранее. Хочется кричать.

– Мама! – голос Маши проникает словно сквозь толщу воды. – Мам!

– Иду, – выдыхаю, пытаясь унять сердце, рвущееся наружу. – Иду, зайка!

Приподнимаюсь, отодвигаюсь от Дани, стягиваю с края дивана брошенный мягкий плед, закутываюсь в него, быстро наклоняюсь к Дане, коротко целую в губы, пахнущие мной.

– Прости, пожалуйста.

– Да ладно, – выдыхает немного разочарованно. – Иди.

В комнату, где спит Маша, спешу вся растрепанная, горящая, дрожащая и удивительно счастливая.

– Да, солнышко? Что случилось?

– Мам, я пить хочу, – сонным голосом говорит Маруся.

– Как всегда, – с улыбкой бурчу себе под нос, приношу ей полный стакан воды, ставлю на тумбочке. – Вот, держи.

– Мама, а Даня здесь будет жить? – спрашивает дочка.

– Не знаю, Маш, – теряюсь я. – Ты против?

– А папа? – снова спрашивает девочка.

– Солнышко, так получилось… Мы с папой не будем больше жить вместе, – целую ее в носик. – Не расстраивайся, засыпай, а завтра обо всем, обо всем поговорим.

– А ты папу не любишь?

– Марусь, пора спать, – поджимаю губы я. Конечно, такой разговор должен был состояться. Но… так хотелось, чтобы как можно позже.

– Я вот думаю, ты меня целуешь, Даню целуешь, а папу никогда не целовала, – продолжает рассуждения ребенок.

– Зайка…

– А папа тоже меня никогда не целовал.

– Спи, – понимаю, что поболтушки могут длиться всю ночь, поэтому поднимаюсь, придерживая плед. – Люблю тебя, моя хорошая.