Мама переводит жалостливый взгляд на меня, прежде чем тяжело вздохнуть.

– Я толком ничего еще не знаю. У меня в последнее время почти не было сил. Постоянно спать хотелось. Я думала, что это все из-за работы. Но однажды упала в обморок, и… – она прерывается. – В общем, врачи еще проводят исследования, но говорят – что-то с клапанами. Возможно, появится операция, – бормочет.

Кровь отливает от лица, во рту пересыхает.

Операция… О ней даже не упоминают, если нет ничего серьезного. Многие болезни связанные с сердцем, купируются лекарствами. Хирургическое вмешательство – слишком сильный риск. Особенно, когда возраст пациента выше пятидесяти.

– Ты знал? – голос звучит слабо, но я даже не пытаюсь снова казаться сильной. – Знал же, да?

Артем поджимает губы, хмурится.

Пару секунд пронзительно смотрит на меня, после чего открывает рот. Хочет что-то сказать, но мама его опережает.

– Сашенька, – она протягивает руку, обхватывает мою ладонь, лежащую на столе, нежно поглаживает. – Все будет хорошо, правда, – старается вернуть своим глазам силу, но я-то вижу в них затаенный страх. – Артем, уже нашел хороших врачей. Он разберется. Не волнуйся сильно. У тебя и так много дел. Ты же только интернатуру закончила…

Слушаю бормотание матери и не могу поверить, что она все это говорит. Серьезно? Не волноваться?

Вырываю руку.

Мама в удивлении распахивает глаза.

– Может, тебе его, – указываю подбородком, в сторону мужа, – усыновить? Все равно он тебе ближе, чем я, – обида жжет изнутри.

Лицо мамы вытягивается, нижняя челюсть падает.

В глазах матери читается истинный шок.

Да, возможно, мои слова звучат эгоистично, но после всего произошедшего, я словно оголенный нерв напоминаю. Каждый вдох приносит с собой агонию, не говоря уже о том, что мама делится с своими проблемами. Я же не сахарная девочка, не растаю. Мама сама учила меня быть сильной, а тут…

– Простите, – вскакиваю на ноги и, не оглядываясь, выхожу из кухни.

Перед глазами все расплывается. Наощупь добираюсь до ванны, захлопываю за собой дверь. Упираюсь ладонями в раковину. Опускаю голову. Тяжело дышу.

Все внутри словно на мелкие кусочки разрывается.

Боль предательства разносится по венам, заставляя неравные окончания пытать.

Стараюсь дышать… правда, стараюсь. Но воздух не хочет проталкиваться в легкие.

Тело немеет, а душа кровоточит.

Видимо, зря я сдерживала чувства, теперь они накрыли меня с головой и засасывают в трясину. Слезы жгут глаза, но словно сталкиваются с какой-то плотиной и не могут, наконец, пролиться, освободить меня. В ушах шумит, видимо, поэтому я не слышу, как дверь открывается.

Только спустя секунду будто через пелену до меня доносится хриплый голос мужа:

– И не стыдно тебе?

Глубоко вдыхаю. Даю себе мгновение, чтобы вернуть самообладание, после чего отталкиваюсь от раковины и поворачиваюсь к Артему.

– Не тебе говорить мне о стыде, – огрызаюсь.

Мышцы наливаются сталью. Во мне все еще бушуют эмоции, но я стараюсь запереть их глубоко в себе. Не хочу показывать предателю-мужу, как мне на самом деле больно. Возможно, он думал, что я железная раз почти никогда не показываю чувств. “Сильная девочка”, как называла меня мама, когда отец погиб на стройке – мне тогда было пять.

Я старалась поддерживать маму, не доставлять проблем, ведь видела, что ей плохо. Даже не плакала… при всех. Но по ночам, когда меня отправляли спать, горькие слезки лились из глаз. Наверное, тогда я научилась прятать чувства. Просто засовывала их подальше, поднимала подбородок и шла дальше. Вот только, в итоге, меня всегда накрывало. Позже, но накрывало.