— Ну, всё, что ты так, с ума сошла, хочешь убить своего малыша? Есть в тебе хоть капля женского? Мудрого чего-то, а? Успокойся… Дыши… Окаянная какая, посмотрите на неё. Дыши, говорю. Глубоко. Вот так.

— Правда что ли не муж? Жениться надо бы! — оборачивается на мгновение на Марата, будто и не замечая ничего. Будто всё, что со мной происходит — не имеет значения. Есть мужик, есть ребёнок, остальное — неважно. Я должна быть мудрой, я должна молчать, я должна улыбаться, я должна строить из себя Аллочку.

Сердце колет, зажмуриваюсь от боли, но больно даже от этого действия.

— Я муж, могу предоставить все документы, — я разлепляю веки, он указывает на свой смартфон, — не слушайте её, у неё истерика… Это мой ребёнок. И она — моя. Вы можете что-то сделать? Она же… Она должна успокоиться!

Ну, вот, я же говорила.

А сколько в этом «должна» уверенности, что даже сейчас всё будет так, как он захочет.

Пусть Марат и выглядит каким-то убитым, посеревшим, помятым. Пусть глаза бегают, словно у него прямо сейчас полыхает дом… он всё равно пытается доминировать, довлеть, давить. Надо мной, над доктором.

И последней это будто бы нравится.

— Вы лучше выйдете, раз у вас недомолвки… — с какой-то странной нежностью просит она его.

Марат колеблется, Елизавета Авраамовна повышает голос:

— Вон!

Наконец-то он уходит, и мне уже сразу же становится будто бы легче… Боже… Зачем же она так? С тех пор, как узнала о беременности, больше всего на свете я боялась, что он узнает о ребёнке. И это случилось. Сразу же.

— Милочка, дыши глубже, что же это за истерика?

Она быстро-быстро набирает что-то в телефоне, затем убирает его в карман и заставляет меня ровно лечь на постеле. Я бы лучше убежала как можно дальше. Но мысль о ребёнке, страх потерять его, не даёт сопротивляться.

Нужно включить разум, Саша. Ничего не случится прямо сейчас. Доктор говорила о сохранении, я буду здесь. Она пусть думает что хочет, но должна понимать, что вид Марата не настраивает меня на нужный лад. Здесь не брачное агентство, а больница, его не должны пускать. Его изначально не должны были пускать… Но уже поздно думать об этом, досадовать и злиться. Я и вправду должна успокоиться. Ребёнок ни в чём не виноват.

Он уже есть.

И плевать, кто его отец. Плевать на Марата, его не должно здесь и сейчас для меня существовать.

Я стану чувствовать себя лучше, и тогда что-нибудь придумаю. Марат не получит меня. Никогда-никогда-никогда. Больше не прикоснётся. Не хочу слышать его голос, не хочу чувствовать его руки на своём теле.

Любовь умерла резко, оборвавшись в один момент.

И даже не тогда, когда застала его на другой.

Нет… чуть позже. В лифте с Ильдаром. Когда узнала об обмане, длинною в годы.

Пусть я всё ещё не дышу к нему ровно, пусть по моим венам течёт лютая ненависть, я должна взять себя в руки.

— Вы не должны… — выдыхаю. — Не должны никого пускать ко мне! Без моего разрешения не имеете права!

— Ну, дорогуша, обычно все радуются посететям. А хорошие эмоции — это то, что тебе необходимо. Послушай меня. Мне виднее. Ясно?

Я выдыхаю.

— Никого не пускайте. Иначе в суд на вас подам…

— Хорошо-хорошо, а кто тебе будет приносить сюда всё необходимое? У нас хорошая больница, но честно тебе скажу, нужно что-то дополнительно кушать — фрукты, немного сладостей тебе тоже не помешает, дофамин, знаешь, на дороге не валяется…

В белых халатах в комнату входят два санитара. Я вздрагиваю, будто это может быть мой бывший муж. Но нет.

Они пришли с чемоданчиком и капельницей.

— Что это?

— Просто витамины и лёгкое успокоительное. У тебя пульс ещё зашкаливает, волнуешься — нагружаешь сердце. Надо прокапаться.