Дядя Арсений Федорович ежедневно выносил десятки смертных приговоров. Временами ему приходилось работать сутки напролет. Тогда счет расстрельным вердиктам шел на сотни. Кстати, одним из первых, кого отправил «к стенке» Арсений Федорович был старичок-судья, приговоривший его к каторге в 1905 году. По указанию Арсения чекисты нашли трясшегося после инсульта, полупарализованного, ставшего совсем безопасным для новой власти дедка. Трибунал вынес ему приговор как «социально опасному элементу и кровавому палачу Революции 1905 года».

– Разберись он со мной по-человечески, по сей день башкой бы тряс – белый свет коптил. Хотя, пайка ему не положено – сам бы от голода «дуба дал». Так, что я ему благое дело сделал – от мучительной смерти избавил, – изрек Арсений Федорович, закрывая дело.

В самой ЧК работа не прекращалась круглые сутки. Хватали, допрашивали, отправляли в трибуналы, а то и просто расстреливали без приговоров суда. Виртуозом раскрытия контрреволюционных заговоров был Дзержинский. Он никого не бил, не истязал. Просто выуживал из арестованных наркоманов, а когда у тех начиналась «ломка», просто ставил перед ними ампулу с морфием либо флакончик с кокаином. Результат был стопроцентным. Ради зелья люди подписывали любые протоколы, выдавали, а нередко оговаривали друзей, родных, близких и даже случайных знакомых.

Правда, чекисты тоже несли потери. Погибали во время перестрелок. Иных выслеживали «контрики» и приводили в исполнение свои приговоры. Когда случались «проблемы с кадрами», Лёнька привлекал Колю к операциям ЧК. Офицеры-заговорщики были никакими конспираторами. Они, как правило, даже не трудились ставить кого-нибудь в наружное наблюдение на улице или во дворе. Чекисты тихонько открывали отмычками двери квартир, по голосам определяли: в какой комнате собрались противники новой власти. Бросали туда гранату. Легко раненых обезоруживали перевязывали, связывали и увозили в ЧК. Тяжелораненых пристреливали. Списки убитых передавали Арсению Федоровичу, а тот составлял приговор ревтрибунала уже мертвецам. Колю, хоть тот и просился, в сами квартиры не брали. Его задачей было, получив сигнал о завершении штурма, подогнать стоявшие за углом грузовики. Один – для чекистов и арестованных, второй – для трупов. Для Николая участие в арестах являлось «общественным поручением». Правда, после операции давали мясные консервы, сыр, вкус которого уже успели забыть, сахар, муку. Потчевали водкой, кокаином и морфием.

– Работа у нас такая, – оправдывал коллег Лёнька. – Мы ведь не только «контру» арестовываем. Следствие ведем, а там всякое случается. И в морду давать приходится, и другие методы дознания применять. После решения ревтрибунала каждый следователь всем своим подследственным приводит приговор в исполнение. Не забудешься водкой или зельем – в миг в сумасшедший дом попадешь! Вон, мой папаша сам никого не расстреливает, а пока бутылку не усидит – заснуть не может! Так, что зря ты, Коля, от выпивки отказываешься!

Потом поступило сообщение о расстреле царской семьи в Екатеринбурге.

– Экое паскудство! – не сдержался Александр Федорович. – Помазанника Божьего, отрекшегося от престола убить! Расстреляли его с государыней-императрицей, но детей-то зачем убивать?

– Романовы, папаша, были знаменем контрреволюции и мировой буржуазии в их происках по свержению советской власти, – ответил фразой, вычитанной в газете, Шурка. – А вам не гоже по ним слезы лить! Вы, папаша, – советский служащий и обязаны поддерживать все решения нашего рабоче-крестьянского правительства!