Потом вели новых и новых. Когда все было кончено, китайцы спустились в яму, из которой полетели наверх ботинки, пиджаки, снятое с убитых все, что можно было продать или обменять.

– Расходитесь, товарищи! Расходитесь! – стушевавшись, погнал приглашенных Арсений Федорович, не ожидавший, что китайцы займутся мародерством на глазах у людей.

– Может быть, зря батюшку Иоанна Восторгова расстреляли? – спросил Николай разгонявшего толпу Лёньку. – На всю страну известный был миссионер и проповедник. Перевоспитать бы его…

– Дурман – его миссионерство! Опиум для народа – как учит нас товарищ Карл Маркс. А ты, брат, готовься! Скоро и тебе приговоры в исполнение придется приводить. У нас, в ЧК, людей не хватает. Кого контрики убили, кто на фронт ушел, кого мы сами за шкурничество (заботу о своей выгоде в ущерб другим – авт.), да грабежи во время обысков расстреляли. Буду ходатайствовать о твоем переводе с комсомольской работы к нам – в Московскую Чрезвычайную Комиссию.

С песнями, развернутыми знаменами и транспарантами: «Ответим красным террором на белый террор!» колоннами расходились приглашенные на казнь. Коля под руку с Леночкой шли с группой «Интернационал». Потом Леночка рассталась с подругами:

– Надо с женихом проститься! Ведь послезавтра уходим на фронт. Да-да, Коленька! Мы все теперь сочувствующие (кандидаты в члены партии – авт.) Российской Коммунистической Партии большевиков. Через год станем полноправными большевичками. Хотим заслужить это почетное звание на войне, на первых рубежах в борьбе за светлое будущее. Мы направлены в политотдел дивизии на Восточный фронт. Будем бить бело-чехов и колчаковцев! Пойдем ко мне! У меня перловая каша с конопляным маслом есть. Покормлю!

Особняк Василия Петровича Князева был поделен на комнаты и комнатушки, в которые заселили семьи рабочих. Те блаженствовали. Ведь, раньше-то они ютились в углах, завешанных ситцевыми шторками. Теперь у каждой семьи было собственное помещение, за которое новая власть не требовала платы. Было, хоть и подававшееся с перебоями, электричество. Было несколько сортиров (некогда для хозяев и прислуги отдельно), была пара ванных комнат, где, пусть холодной водой, можно помыться. В главной гостиной продолжал квартировать Мишенька с его матросиками, обзаведшимися «марухами» – девицами сомнительного поведения в реквизированных у буржуазии дорогих вещах и драгоценных «безделушках».

Ну а у Леночки и Николая была перловая каша с конопляным маслом и заваренная сушеная морковь вместо чая. Потом была страсть, кровь на простыне, слезинка счастья, выкатившаяся из глаза девушки.

– Надо было бы в Совет сходить, оформить супружеские отношения, – вырвалось у Коли.

– Любовь должна быть свободной! Что по сравнению с нею, с ее чувствами бумажки с печатями? Ничто! – ответила Леночка. – Когда любишь – записи в книгах и штампы на документах не нужны!

– Я сгоняю домой. Принесу тебе что-нибудь из провизии в дорогу.

– Лишнее, Коленька! С завтрашнего дня мы с девочками на казарменном положении. Следовательно – на всем готовом! Иди ко мне!

Следующим утром Николая проводил любимую в казармы, где шло формирование частей, отправляющихся на фронт. Недолгим, но жгучим было прощание, взмах леночкиной руки, ее быстрый шаг за ограду.

Коля пошел в райком комсомола. Увидел его секретаря, приколачивавшего к дверям объявление: «Райком закрыт. Все ушли на фронт».

– Лебедев, ты где гуляешь? Пока отсутствовал мы все подали заявления об отправке на Восточный фронт.

– Мне туда и надо! – ведь именно там Николай мог встретиться с любимой, мог хоть краем глаза взглянуть на нее.