К вечеру погода разгулялась. Ветер стих. Медленно кружась, плавно опускались листья. От свежего воздуха закружилась и голова.

Учитель предупреждал, что в цеху "кондиционный" воздух ". "Цех гироскопии. Нужна привычка", – объяснял он. "Пойду пешком", – глядя на толпу, штурмующую трамвай, решил я.

На подходах к дому стал поминать чертей, козлов, ду- раков и работников райисполкома. Когда же моя правая нога заскользила по грязи в сторону и, теряя равновесие, я стал цепляться за ветки тополя, как утопающий за соломинку, то сам поразился искусно составленному предложению, в котором грязь, дерево и нога взаимодействовали со словами, официально не принятыми, но весьма популярными в нашем языке.

Дома первым делом влез на диван и посмотрел на градусник. Как начинались холода, на меня просто бзик находил с этим термометром. Висел он под самым потолком, чтобы Дениска не дотянулся, поэтому проверить температуру было не простым делом.

"Плюс семнадцать, – определил я. – Врёшь, сынок!" – постучал согнутым пальцем по стеклу круглого, с блестящей медной стрелкой градусника. Указующий перст прибора перескочил на шестнадцать градусов.

– Только под пыткой правду говоришь, – попенял ему.

Спрыгнув с дивана, включил плитку и поставил чайник.

На крыльце внимательно исследовал другой градусник, ртутный, который благодаря своей честности был моим любимчиком.

– Ого! Если так дальше пойдёт, скоро заморозки начнутся.

По доскам, набросанным во дворе и исполняющим роль тротуара, добрался до сарая.

Растопив печку, заглянул в хлебницу – хлеба, конечно, не было: "Хоть бы Танюша купила. Позвонить ей забыл, – укорил себя. – А вот и они – услышал шаги на крыльце, – легки на помине".

– Пап, а мне мама вот что купила, – похвалился Дениска, протягивая пирожное.

– Куда пошёл топтать! – поймала его жена. – Сапожки кто будет снимать? Серёженька, сумку с хлебом возьми.

– Танюшечка, умничка ты моя, – ласково поцеловал её в щёку, соврав при этом, что только что собирался сбегать в магазин.

– Не поверю! – жена рассмеялась. – На меня ведь надеялся. Ну, как первый день? – спросила, запахивая халат.

На миг сквозь прозрачный лифчик мелькнули маленькие груди с тёмными сосками.

Я легкомысленно отмахнулся:

– Как и должно быть. Весь день пробегал и даже с одной шишигой поругался.

– Уже? Молодец! – похвалила жена. – В первый же день. Что же будет завтра? Помой руки с Денисом, – расставляя тарелки, попросила она.

– Слушаюсь! – не обращая внимания на негодующее: "Не хочу-у!", поднял сына и понёс к умывальнику. – Видишь, сколько грязи, – назидательно заметил ему, за что тут же был обрызган. – Мамулька, – нежно произнёс я, протягивая расписанную петухами и курами пол-литровую чашку, – плесни маленько в честь начала трудовой деятельности.

– Как же! – отрезала Татьяна. – Событие международного значения… Да ещё такое корыто нашёл! – раскритиковала мою посудину.

– Чашку-то за что? – грустно стал жевать курятину.

– Дениска! – переключилась на сына. – Куда столько сахаришь? Приторный будет.

– Ну и что! Я люблю чай сладкий внутри! – помешивая ложкой, убеждённо ответил Денис.

– Воспитательница жалуется…

Я вопросительно поднял глаза, с грустью наливая чай в пернатую тару.

– С девочкой подрался. Есть, конечно, с кого брать пример, – кинула Татьяна камень в мой огород. – Весь в папу…

– Это как же ты, Денис? – поинтересовался у сына, размышляя, как бы поделикатней ещё раз подкатиться к жене со ста граммами.

– А ну её! – он мрачно хлебнул "сладкий внутри" чай. – Укуснуть меня хотела.

– Понятно. За это вполне можно шлёпнуть! – рассудил я. – Танюш, сколько времени? Сейчас мультик будет, – потеряв надежду остограммиться, заспешил к телевизору.