– Скорее, скорее включай! – торопил прибежавший Денис, устраиваясь на диване.

– Интересный? – выглянула из кухни Татьяна.

– Старый. Семидесятых годов. Но, по крайней мере, можно понять – кто есть кто… Ху есть ху, как говорит наш вождь Михаил Сергеевич Горбачёв. Хочешь, помогу посуду мыть? – отважно предложил жене, – а то вон какая худенькая стала, – подойдя, погладил её плечи, ощущая на языке вожделенную соточку.

– Не подлизывайся, сама вымою. А ты лучше заявление в райисполком напиши. В понедельник на приём идти.

– Да успею… Сегодня четверг только, – взялся за книгу, потеряв всякую надежду.

– У тебя всегда то четверг, то пятница, – тяжело вздохнула Татьяна, – так и будем в этом сарае жить.

"Оставь надежду всяк сюда входящий", – пронеслась в голове мысль об исполкоме.

Квартира была самым больным вопросом моей жены.

Почитав книгу и поглазев в телевизор, обратился к сыну:

– А кому скоро спать?

На такие бестактные вопросы Денис не отвечал. Легче было отработать ещё одну смену на заводе, чем уложить его в постель. После детской телепрограммы "Спокойной ночи, малыши" с видом завзятого шантажиста требовал сказку, и не какую-нибудь, а новую, ещё неизвестную.

– Не расскажешь, не буду спать! – угрожал он.

– Ты что отца терзаешь? – морща лоб и изо всех сил напрягая серое вещёство, выдавал про козлика или аленький цветочек, проклиная в душе флору и фауну, пока, к великой моей радости, Денис не засыпал сном праведника, умиротворённо свернувшись калачиком и подложив соединённые ладошки под щёку.

– Неужели, папа, ты ничего не видишь? – приняв позу одалиски – одну руку положив на выгнутое бедро, другую чуть приподняв вверх, – передо мной стояла Татьяна.

– А-а-а-а! – в восторге дурашливо застонал я, любуясь фигурой жены.

– Серьёзно спрашиваю! – закружилась она, открывая стройные ноги. – Как мне это платье?.. Сегодня на работе одна принесла, – объясняла жена, раскачивая бёдрами, словно манекенщица. – Если подойдёт, завтра надо деньги отдать. Как ты находишь? Было видно, что платье ей нравилось.

И действительно, тонкая, хрупкая фигурка жены казалась удивительно беззащитной и нежной в этом платье: "Как школьница", – подумал я, глядя на счастливую, улыбающуюся жену.

Она в упоении закружилась.

Бывают минуты, когда, вырываясь из пут повседневности, будто попадаешь в другое измерение…

Она кружилась по комнате, и я понял, что сейчас нет ни меня, ни этого дома, только дворец, огромный зал которого расцвечен огнями, и она – королева бала. Замерло всё! Только музыка. Музыка и она. Мощный голос органа поднял в воздух лёгкую фигурку. Лепестки роз плавно опускались сверху. Вселенная стала мала и понятна. Солнце, луна и звёзды кружились рядом…

– Милая!

– Что? – чуть задыхаясь, она остановилась.

– Ты потрясающая в этом платье.

– Правда? – Татьяна улыбнулась. – Значит, брать?

– Без разговора, – убеждённо произнёс я и потёр кулаками глаза.

– Бельма-то натрёшь и свой градусник не увидишь! – с трудом отлепила от глаз мои руки.

– Да день сегодня какой-то сумасшедший выдался, – оправдываясь, сладко зевнул.

– Сейчас постелю, сонуля, – шутливо взъерошила мои волосы.

Через пять минут, на прощанье глянув на термометр, блаженно потягивался в постели.

– А ты чего не ложишься? Ну-ка быстро давай!

– Смотри, какой командир. Мне ещё на кухне прибраться надо.

Татьяна меня не стеснялась, но, ложась спать, раздевалась в темноте. Завернувшись в одеяло и повернувшись спиной, затихла.

– Ты что, какая холодная? – слегка касаясь, мои пальцы ласково гладили кожу её бедра.

– Отодвинься, если замёрз.

Я обнял её.

– Ты же спать хотел! – не слишком активно сопротивлялась жена.