Женщина заплакала, закрыв лицо ладонями.

– За что? За что боги наказывают меня?! – запричитала она. – Бедный мой мальчик! Сколько бед на его несчастную голову…

Шуну уже хотел было отложить в сторону свое занятие, как из жилища выбежала его жена Кара, бросилась к подруге.

– Либа, что случилось?! Дорогая, что с тобой?! – приобняла она соседку за плечи.

Так, обнявшись, они направились к жилищу соседки.

«Что у женщин за натура такая, радоваться надо – пацан живой остался, а они…» – покачал головой Шуну.

Его взгляд упал на разобранный кнут.

Он задумчиво огладил бороду.

«В город идти надо, да бороду сбривать жалко: вон она, какая длинная и густая выросла! Если египтяне увидят меня в таком виде – несдобровать: вместе с бородой можно и головы лишиться. Скажут еще, что подражаю фараону…»

Шуну, не вставая с места, дотянулся до корзины у стены жилища, сгреб в нее части бича, сел, скрестив ноги.

«Куда, интересно, дочка подевалась? Вроде недавно тут крутилась».

– Гила!

«Нет ее. Наверное, у подружек. Гилу не пошлешь в город: кто матери будет помогать? Агарон утром рыбы принес, сейчас отсыпается. Вечером опять пойдет, пока половодье, запасаться рыбой надо. Улов хороший! Надо почистить да засолить. Работы для Кары с Гилой – на весь день. Остается Эли. Точно, как я сразу не сообразил! – хлопнул себя по коленям Шуну. – Горус, товарищ его, чем не помощник, вон какой здоровый! Пусть вместе и идут!»

Довольный, Шуну заозирался: с кем бы поделиться радостью от решения проблемы.

«Интересно, Эли тоже на речку бегал? Ну, я ему всыплю, когда придет. Нет, надо просто поговорить с ним, как со взрослым, объяснить, что детство кончается, пора за ум взяться. Почти на каждом занятии ему учитель делает замечания, недавно при встрече Шамма пожаловался: мечтает наш Эли много на уроках. Есть в кого: в брата моего старшего, Шамея. Тот тоже много мечтал, пока в одну ночь ему не пришлось убегать из Египта…»

Громкое хрюканье раздалось из хлева.

Шуну не спеша поднялся, направился на кухню. Взял большой глиняный горшок, куда жена складывала отходы – внутренности и остатки рыбы, и понес в хлев, находившийся напротив кухни через коридор.

Вылив корм в корыто, Шуну некоторое время наблюдал за тем, как две свиньи и с десяток поросят поглощают пищу.

«Быстро поросята вес набирают, одного уже можно заколоть и зажарить, – мечтательно улыбнулся он. – Надоело на одной полбе сидеть».

Шуну в сопровождении суетливых кур вернулся во двор, снял с плоской крыши жилища, покрытой соломой, невыделанную козью шкуру, бросил у стены, сел.

Какая-то мысль вертелась у него в голове, какая – не мог вспомнить.

Взгляд Шуну упал на корзину с кнутом.

«Ах, да! Эли – мечтатель. Такой же, как Шамей».

Шуну прижался спиной к неровно оштукатуренной стене, закрыв глаза, погрузился в воспоминания…

Фараон Аменхетеп IV в одночасье сменил свое имя на Эхнатон и объявил о единобожии. То ли голову ему напекло в тот момент, то ли еще чего, неведомо никому. Фараон воздвиг грандиозный храм богу Атону, якобы единственному творцу вселенной.

Для всех это был удар, в первую очередь для жрецов прежних богов!

Лишившись поддержки, храмы начали приходить в упадок, некоторые и вовсе закрылись.

Шамей всей душой прикипел к новой вере, не раз посещал храм Атона, чтобы послушать проповедь из уст самого Эхнатона, наместника Единого бога.

Он пытался и соплеменникам привить любовь к единобожию, но наткнулся на стену непонимания с их стороны.

Все закончилось со смертью Эхнатона: его зять, воссев на трон, восстановил почитание Амона и иже с ними. Начались гонения на бывших сторонников единобожия, в числе коих оказался и Шамей.