Джейкоб, побледнев так же, как и его мать, медленно кивает:

«Я понял».

«Они не считают нас за людей. Они принимают нас за монстров, и поэтому нам нужно бежать».

«Но я не монстр, – возражает Джейкоб. – Мы не монстры».

«Ну конечно же нет».

На глаза наворачиваются слёзы, и по спине пробегает холодок, желудок сжимается. Тьма сковывает мою грудь, обездвижив меня.

Я не монстр… Эти слова я сказала человеку в центре тестирования, прежде чем швырнуть его в колонну. Мужчине, которому я смотрела прямо в глаза, с которым у нас, пусть на мгновение, возникла связь. Я сказала ему именно эти слова.

Комната содрогается и воспоминание становится объёмнее, когда в него врываются чернильные фигуры десятков вооружённых людей. Я вскрикнула, прикрыв рот рукой.

«Мама!»

«Встань за моей спиной». – Миссис Ганистон отталкивает сына с пути.

Из её пальцев вырываются белые ледяные кристаллы и разлетаются по всей комнате. Я закрываюсь руками, на мгновение забыв, что я лишь наблюдатель. Кристаллы летят прямо в меня, но военные пошатнулись. Некоторые из них повалились на пол, поражённые осколками.

«Джейкоб, быстрее! Беги!»

Мальчик кидается к двери, но мешкает у выхода, обернувшись как раз в тот момент, когда серебристые дротики электрошокового пистолета взрезают воздух. Они попадают мисс Ганистон в плечо, и она с громким стуком валится на пол. Джейкоб кричит.

Воспоминание мутнеет, поворачивая бетонную комнату по оси, и я падаю на колени.

Пару мгновений спустя второй электрошокер ударяет Джейкоба в грудь, и он падает прямо на потерявшую сознание мать.

Видение рассыпается и потом вновь собирается. Пальцы Розали дрожат, и в видение, как вода из-под крана, хлынули сотни людей. Девушка крепко держит ладони вместе, а затем разводит их в стороны – и я оказываюсь на просторном складе.

Ряды скованных друг с другом людей.

Военные выводят вереницу скованных людей на вершину высокого холма. На крутых подъемах несколько человек с завязанными глазами оскальзываются, но их заставляют подняться на ноги. Я практически чувствую запах грязи и гнили.

Воспоминание дрожит от грубых голосов, но они размыты. Нельзя разобрать ни одного слова, и когда пленники добираются до вершины холма, они замирают, встав плечом к плечу.

Военные выстраиваются у подножия холма. Генерал отдаёт невнятную команду, и вверх вскидываются дула десятков автоматов.

Мой взгляд мечется между лицами заключённых и грубым лицом генерала. Секундная задержка – как будто воспоминание застыло на месте.

Автоматы не перестают стрелять, пули впиваются в тела пленников, и кровь хлещет из ран. Вопли разрывают мои барабанные перепонки, и меня охватывает ужас. Я хватаюсь за сердце, пытаясь сделать вдох, но не могу. Я не могу говорить. Я не могу дышать.

Видение рассыпается и собирается снова.

Джейкоб лежит у холма, капюшон сполз. Он прикован к другим казнённым. Из его открытого рта в грязь натекла уже целая лужа крови. Глаза пусты, он неподвижен, конечности вывернуты под неестественным углом.

– Нет, – шепчу я, отводя взгляд и с трудом сдерживая эмоции, подступившие к горлу. – Нет.

Но странный кашель вновь привлекает моё внимание. Джейкоб яростно отплёвывается, хватая ртом воздух. Следы от кандалов на его руках бледнеют. На коленях вместо ссадин новая кожа, и, словно подчиняясь неизвестной преобразующей силе, пулевые ранения на груди затягиваются. Жизнь возвращается в его ослепительные-голубые глаза.

И тут Джейкоб издаёт дикий вопль. Мне никогда не доводилось слышать ничего подобного. Скорбь в его голосе не поддаётся описанию.

«Мама!»

– Хватит, – говорю я. – Хватит. Я не хочу больше видеть это.