Учебник общей части (изд. 1948 г.), с одной стороны, категорически утверждает: «Наличие вины умышленной предполагает не только сознание лица о фактических обстоятельствах, образующих соответственный состав преступления, но и сознание общественной опасности совершенного деяния». Утверждение, казалось бы, достаточно определенное. Однако, далее, на той же странице следует иное утверждение: «В силу сказанного при установлении умышленной виновности лица мы можем исходить из того, что сознание общественной опасности совершенного деяния по общему правилу всегда имеется у виновного. Поэтому для наличия умысла достаточно установить предвидение определенных фактических обстоятельств, принадлежащих к объективной стороне состава данного преступления».

Итак, по учебнику, с одной стороны, для наличия умысла необходимо сознание лицом «общественной опасности совершенного деяния», с другой – «для наличия умысла достаточно установить предвидение определенных фактических обстоятельств» – противоречие, четко свидетельствующее об отсутствии у автора отчетливого решения вопроса[120].

Недооценка требования ст. 10 УК РСФСР о сознании общественной опасности отразилась и в учебнике издания 1952 г. Действительно, в учебнике нового издания указано: «…в практической судебной прокурорской работе для установления умысла лица, когда речь идет о применении действующего уголовного закона, достаточно по общему правилу установить предвидение лицом определенных фактических обстоятельств, принадлежащих к объективным признакам состава данного преступления. Требование, чтобы наличие сознания общественной опасности деяния у виновного было специально доказано в каждом конкретном случае при совершении умышленного преступления, создало бы лишь ничем не обоснованные привилегии для лиц, сознательно или по легкомыслию не пожелавших ознакомиться с известными уже всем правилами социалистического общежития и уголовными законами социалистического государства, в котором они живут.

Было бы политически неправильным освобождать таких лиц от уголовной ответственности за умышленное совершение общественно опасного деяния, запрещенность которого они могли и должны были сознавать»[121].

«Практическая судебно-прокурорская работа» в Советском Союзе основывается на точных указаниях закона. Поэтому, если закон (ст. 10 УК РСФСР) требует для наличия умысла сознания лицом общественной опасности последствий его действий, то и «судебно-прокурорская работа» должна в полной мере идти по этому пути. Конечно, если наличие сознания общественной опасности не вызывает сомнений, то «доказывать» нет нужды, как нет нужды доказывать любой факт, не вызывающий сомнений у суда.

При неосторожности в форме самонадеянности лицо предвидит общественно опасный характер возможных последствий; при неосторожности в форме небрежности – лицо могло и должно было предвидеть общественно опасный характер последствий своих действий.

За недоносительство лицо будет нести уголовную ответственность и в том случае, если оно не знало о преступности и наказуемости недоносительства. Но состав недоносительства будет лишь в тех случаях, когда недоноситель знал, что не сообщает о контрреволюционном преступлении (состав ст. 58^>12 УК РСФСР), или знал, что не сообщает о вооруженном восстании, бандитизме или подделке денежных знаков и т. п.

Отсюда следуют существенные практические выводы. Как известно, п. 5 Указа от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества» карает недонесение о хищении социалистической собственности более опасного вида, то есть недонесение о хищении, совершенном повторно или организованной группой, или в крупных размерах. Отсюда необходимо сделать вывод, что в умысел лица, ответственного за недонесение, должно входить не только знание того, совершается или совершилось хищение социалистической собственности, но и знание того, что хищение совершается или совершилось повторно или организованной группой, или в крупных размерах. Весьма в этом отношении поучительно определение Верховного Суда СССР 17 июня 1950 г. по делу К. и З.