Печатается по: Трайнин А. Н. Общее учение о составе преступления. М.: Госюриздат, 1957. С. 61–307.

А. Пионтковский, Укрепление социалистической законности и основные вопросы учения о составе преступления. В вышедшей в 1955 г. работе «Понятие преступления в советском уголовном праве», Госюриздат, 1955, проф. А. А. Герцензон правильно пишет: «Проф. А. А. Пионтковский в упомянутой статье рассматривает понятие преступления, содержащееся в ст. 6 УК РСФСР, лишь как общую политическую характеристику преступления по советскому уголовному праву, а понятие состава преступления – как правовую характеристику преступления. С таким разграничением этих понятий нельзя согласиться. Статья 6 УК РСФСР содержит не только политическую, но и юридическую характеристику преступления, ибо общественная опасность – это не только политическая, но и юридическая характеристика преступления. Все институты общей и особенной части советского уголовного законодательства основаны, в конечном счете, на критерии общественной опасности. С другой стороны, общее понятие состава преступления не может быть сведено лишь к юридической характеристике, а всегда содержит и характеристику политическую» (стр. 47).

СУ РСФСР 1917 г., № 3, ст. 33.

См. постановление СТО 15 апреля 1921 г. (СУ РСФСР 1921 г. № 34, ст. 184).

«Правда», 13 марта 1951 г.

Так и Lekschas правильно отмечает: «В уголовном праве необходимо проводить различие между составом преступления и преступлением». (“Die Kausalitat bei der verbrecherischen Handlung”, 1952, S. 49).

«Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР, 1944 год», Юриздат, 1948, стр. 36. – В статье «Некоторые вопросы учения о составе преступления в советском уголовном праве» (Киев, Юридический сборник 1950 г., № 4) автор, М. С. Брайнин, соглашается с тем, что вменяемость и возраст не являются элементами состава преступления. К сожалению, собственные воззрения автора неясны. Так, М. С. Брайнин признает: «Возраст и вменяемость сами по себе не являются элементами состава преступления», – казалось бы, позиция ясная. Однако автор добавляет тут же: «…но они являются необходимыми условиями субъекта преступления». Далее эти «условия субъекта» оказываются какими-то «несамостоятельными» элементами состава (стр. 54).

Так, T. В. Церетели и В. Г. Макашвили в статье «Состав преступления как основание уголовной ответственности» пишут: «Признание общественной опасности и противоправности признаками состава, стоящими в одном ряду с другими его признаками… могло бы привести к неправильному выводу, что следует в каждом отдельном случае особо доказывать наличие этих признаков… Такая конструкция, – правильно отмечают авторы, – …не соответствует значению состава преступления и отнюдь не может способствовать укреплению социалистической законности» («Советское государство и право», 1954 г., № 5, стр. 71).

Об исключительных случаях отпадения общественной опасности действия или субъекта, несмотря на наличие всех элементов состава, см. ниже – «Состав преступления, примечание к ст. 6 и статья 8 УК» (стр. 318 и сл.).

В. М. Чхиквадзе, Понятие и значение состава преступления («Советское государство и право», 1955 г., № 4, стр. 59).

“Die Schuld als subjective Seite der verbrecherischen Handlung”, 1955, S. 7.

“Zum Aufbau der Verbrechenslehre unserer demokratischen Strafrechtswissenschaft”, 1952, S. 14.

Здесь термин «покушение», конечно, неточен: покушение – понятие с точным уголовно-правовым содержанием: самоубийство – не преступление, и на него не может быть покушения; здесь следовало бы говорить о попытке к самоубийству.

Как это устанавливало, например, дореволюционное законодательство, различая кражу на сумму до 300 руб., подсудную мировому суду, и кражу на сумму выше 300 руб., подсудную окружному суду с участием присяжных заседателей.

Равным образом и в определении по делу С. и Ю. 1955 года Судебная коллегия отвергла наличие мелкого хищения в действиях билетного кассира Ю. и контролера С., присвоивших путем использования своего служебного положения 416 р. 25 к. и покушавшихся присвоить еще 638 р. 25 к.

Глубоко правильно указывает проф. Н. Н. Полянский в вышедшей недавно монографии. «Только проникнутая социалистическим правосознанием деятельность судьи будет по праву называться социалистическим правосудием» («Вопросы теории советского уголовного процесса», изд. МГУ, 1956, стр. 176).

Архив народного суда 2-го участка Шахтинского района г. Караганды за 1952 г. (цитировано по диссертации Сергиевского «Уголовная ответственность за нарушение техники безопасности в угольной промышленности», 1956, стр. 98).

«Уголовное право. Общая часть». Юриздат, 1948, стр. 284.

Так и болгарский профессор Долапчиев различает «абстрактные» составы, «объективные» и «субъективные» составы («Наказательно право», 1945, стр. 55).

Проф. А. Ф. Кистяковский, Элементарный учебник общего уголовного права, 1875, стр. 59–60; Н. С. Таганцев, Уголовное право. Общая часть, вып. II, 1888, стр. 382; Л. Г. Белогриц-Котляревский, Учебник русского уголовного права. Общая часть, 1903, стр. 105; И. И. Пусторослев, Русское уголовное право, 1912, стр. 193.

«Учебник уголовного права» проф. Немировского, изданный в 1919 году, также различает «общий и особенный» составы преступлений и, кроме того, «объективный и субъективный составы» (стр. 68).

Весьма своеобразное решение вопроса об «усеченных» составах стремится дать проф Н. Д. Дурманов в вышедшей в 1955 г. работе «Стадии совершения преступления по советскому уголовному праву». Действительно, проф. Н. Д. Дурманов признает, что «термин усеченные составы весьма неточен». Поэтому «вместо усеченных составов лучше говорить о составах, в которых момент окончания преступления перенесен на более раннюю стадию, когда виновный еще не закончил действий, выражающихся в посягательстве на объект» (стр. 43). Говоря о том, что такого рода составом является бандитизм, автор полагает, что организация банды и вступление в банду по существу является только приготовлением к нападениям» (стр. 44). Здесь уголовно-правовое понятие – приготовления, как определенная законом стадия совершения преступления, смешано с приготовительными действиями в обычном житейском смысле. В результате такого мнения оказывается, что в то время, как закон (ст. 59^>3 УК РСФСР) рассматривает организацию банды и вступление в банду как оконченное преступление, проф. Н. Д. Дурманов считает их «по существу приготовлением». В действительности ни терминологически, ни по существу усеченных составов не существует.

В плане настоящей работы мы не касаемся вопросов системы Общей и Особенной частей, требующих специального исследования.

В известной мере, – так как отнюдь не вся система Особенной части построена по степени общественной опасности. Так, воинские преступления, занимающие в действующем Уголовном кодексе последнее место, конечно, не являются менее общественно опасными, чем, например, преступления против порядка управления или должностные преступления. Но посягательствам на Советское государство, конечно, отводится первое место ввиду особой опасности этих преступлений.

В данном случае целесообразно пользоваться термином «основной». «Простой» состав непосредственно характеризует его конструкцию (см. ниже стр. 105).

Нельзя в этих случаях говорить о едином составе, распадающемся на три вида: здесь три состава, поскольку различны элементы состава, характеризующие составы, – основной, более опасный и менее опасный. Едино здесь преступление – убийство, телесные повреждения и т. д. И здесь выступает различие между понятиями «состав» и «преступление»: преступление одно – убийство, но оно предусмотрено в форме нескольких составов (ст. 136. 137, 138 и 139 УК РСФСР). Это положение имеет весьма существенное значение при разрешении проблемы соучастия (см. ниже, стр. 275).

Именно потому соответствующие диспозиции закона и носят название бланкетных, что элементы состава в них описаны бланкетно.

Согласно ст. 166 Таможенного кодекса СССР квалифицированной контрабандой является:

«а) перемещение грузов помимо таможенных учреждений с помощью специально для этой цели предназначенных перевозочных средств;

б) сокрытие контрабандных грузов в помещениях, особо для их сокрытия приспособленных;

в) контрабанда, связанная с подделкой таможенных документов или прикрытием груза документами, относящимися к другому грузу;

г) участие в организации, специально занимающейся контрабандой;

д) совершение контрабанды вооруженными лицами;

е) совершение контрабанды должностным лицом, непосредственно связанным с таможенным лицом, имевшим возможность использовать для целей контрабанды свое служебное положение;

ж) контрабанда, совершенная более двух раз в течение трех лет, а также хранение, перевозка или торговля заведомо контрабандными грузами в виде промысла;

з) контрабанда взрывчатых веществ и оружия, воинского снаряжения, воздушных судов, телеграфного и радиотелеграфного имущества и вывоз аннулированных ценных бумаг;

и) занятие в виде промысла незаконным вывозом и ввозом, пересылкой и переводом за границу и из-за границы валютных и фондовых ценностей».

Это целая серия преступных действий, объединенных одним понятием – квалифицированная контрабанда.

О специальных субъектах см. ниже, стр. 190.

Само собой понятно, что сочетание двух форм вины мыслимо лишь в сложных составах описанного типа: этим они и сложны. В других случаях формой вины может быть или умысел, или неосторожность: мешанина из умысла и неосторожности недопустима. С полным основанием поэтому Судебная коллегия Верховного Суда СССР в определении от 10 октября 1945 г. по делу А. нашла: «А. признан виновным в том, что он, работая заведующим фермой колхоза, халатно относился к своим обязанностям и вследствие этого допустил недостачу 102 кг масла и двух голов крупного рогатого скота». В приговоре народного суда указано: «Из числящихся за ним 102 кг масла по устному распоряжению отпустил 70 кг бывшему председателю сельсовета В., а 32 кг масла присвоил, что и сам подтвердил. Таким образом, колхозу причинил ущерб в денежном выражении в сумме 42 577 руб. Однако в действиях А. не было присвоения, а он проявил бесхозяйственность». Таким образом, приговор народного суда содержит в себе противоречия. С одной стороны, указывается на присвоение А. масла и незаконную выдачу масла председателю сельсовета, а, с другой стороны, в приговоре утверждается, что недостача масла произошла вследствие халатности обвиняемого, причем не указано, в чем же именно выразилась эта халатность.

Умышленного причинения ущерба здесь быть не может: умышленное причинение крушения образует состав диверсий или умышленного нарушения или повреждения железнодорожных и иных путей сообщения» и т. д. (ст. 5936 УК РСФСР).

Нельзя согласиться с утверждением проф. Н. Д. Дурманова, что «при нанесении тяжких телесных повреждений, причинивших смерть, деяние в целом должно считаться умышленным» («Стадии совершения преступления по советскому уголовному праву», Госюриздат, 1955. стр. 121).

«Уголовное право. Общая часть», Юриздат, 1948, стр. 283.

Так, в «Элементарном учебнике общего уголовного права» проф. Кистяковского, изданном три четверти века тому назад, мы находим те же четыре основных элемента: «Существенно необходимые элементы, из которых слагается состав преступления как родовое понятие, – писал проф. Кистяковский в 1875 г., – следующие: а) субъект преступления, или совершитель преступления, б) объект, или предмет, над которым совершается преступление, в) отношение воли субъекта к преступному действию, или выраженная его деятельность (т. е. субъективная сторона. – А. Т.), самое действие и его следствие, или внешняя деятельность субъекта и ее результаты (т. е. объективная сторона. – А. Т.)». Все, что изменили авторы указанного учебника уголовного права в четырехчленном делении Кистяковского, – это расстановку членов: в советском учебнике на первое место выдвинуты объект и объективная сторона.

В статье доцента Брайнина «Некоторые вопросы учения о составе преступления в советском уголовном праве» (Киевский университет, «Юридический сборник», 1950 г., № 4, стр. 53) верно отмечается, что «объект не является элементом состава преступления». Однако, далее, объект оказывается в трактовке автора каким-то загадочным «компонентом» состава.

«Советское уголовное право. Общая часть», Госюриздат, 1952, стр. 167.

Видный криминалист Германской Демократической Республики Лекшас правильно различает объект преступлений, объективную сторону преступления, субъекта преступления и субъективную сторону преступления («Zum Aufbau der Verdrechenslehre…», 1952, S. 25). Следует отметить, что в изданном в 1955 г. «Курсе особенной части советского уголовного права» А. А. Пионтковского и В. Д. Меньшагина ошибка, допущенная учебниками общей части, существенно исправлена. Отказавшись от смешения понятий преступления и состава преступления, автор соответственного раздела проф. А. А. Пионтковский пишет: «При анализе каждого состава преступления необходимо выяснение: а) объекта преступления, б) объективной стороны преступления, в) субъективной стороны преступления и г) субъекта преступления» (стр. 40). Однако, отдавая дань прежней путанице, автор тут же в явном противоречии с собственным утверждением добавляет: «Уяснение содержания этих признаков отдельных составов (курсив мой. – А. Т.) преступлений должно быть дано в связи с уяснением характера общественной опасности того или иного преступления и социально-политических задач борьбы с этими преступлениями, в связи с уяснением служебной роли соответствующих норм социалистического уголовного права».

М. М. Исаев, Б. С. Утевский, М. М. Гродзинский, Законодательство по уголовному праву и процессу в период войны, Юриздат, 1943, стр. 5.

Н. И. Загородников, Значение объекта преступления при определении меры наказания по советскому уголовному праву («Труды Военно-юридической академии», 1949, вып. X, стр. 8). Так и Лекшас: «Где нет объекта преступления, там не может быть преступления» (“Zura Aufbau der Verbrechenslehre unserer Demokratischen strafrechts wissenschaft”, 1952, S. 77).

Так, и ст. 5 «Руководящих начал» 1919 года устанавливала, что «преступление есть нарушение порядка общественных отношений, охраняемого уголовным законом».

См. «Уголовное право. Общая часть», Юриздат, 1939, стр. 165; «Советское уголовное право», учебник для юридических школ, Юриздат, 1940, стр. 48; Я А. Герцензон, Уголовное право. Общая часть, ВЮА, 1948. стр. 287.

«Уголовное право. Общая часть», Юриздат, 1948, стр. 291.

См. «Советское уголовное право. Общая часть», Госюриздат, 1952, стр. 175.

«Советское уголовное право. Общая часть», Госюриздат, 1952, стр. 176.

К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. I, стр. 249.

Поэтому с полным основанием Густав Ян в статье «Некоторые вопросы состава диверсии и саботажа» (Журнал “Staat und Recht”, 1956 г., февраль, стр. 81) видит отличие хозяйственных преступлений от диверсии и саботажа в том, что хозяйственные преступления не посягают непосредственно на основы социалистического строительства.

Б. С. Никифоров, Об объекте преступления, «Советское государство и право», 1948 г., № 9.

Интересное положение выдвигает Б. С. Никифоров, рассматривающий в качестве объекта хищения социалистической и личной собственности порядок распределения материальных благ в социалистическом государстве: «Если принадлежность имущества к той или другой форме собственности в СССР определяет различную политическую характеристику посягательства на это имущество (хищение государственного, общественного или личного имущества), то характер этих преступлений как посягательства на порядок распределения материальных благ позволяет рассматривать их в качестве однородных преступлений (хищение имущества, не принадлежащего виновному). Нельзя при этом, однако, упускать из виду глубокой грани, лежащей между социалистической собственностью как одной из экономических основ социалистического государства и личной собственностью граждан» (Б. С. Никифоров, Борьба с мошенническими посягательствами на социалистическую и личную собственность по советскому уголовному нраву, Институт права Академии наук СССР, 1952, стр. 4–5).

Конечно, если лицо с умыслом убить наносит тяжкое телесное повреждение, оно отвечает за покушение на убийство.

Исключение в этом отношении образуют контрреволюционные преступления: любое действие (бездействие) при любых условиях становится контрреволюционным преступлением, если оно совершается с контрреволюционным умыслом.

К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 1, стр. 120.

«Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда, 1925 год», вып. 1, стр. 154.

Из этого исходит и уголовное законодательство стран народной демократии. Так, ст. 2 болгарского Уголовного кодекса 1951 г. определяет преступление как «всякое общественно опасное деяние (действие или бездействие), совершенное виновно и объявленное законом наказуемым».

Правильно указывает Лекшас: «Марксизм признает единство объективного и субъективного в действии, не отрицая их противоположности. Марксистское понятие действия есть диалектическое единство» (“Zum Aufbau der Verbrechenslehre…”, 1952, S. 13).

Этот момент приобретает решающее значение при разграничении приготовления и покушения (см. ниже «Состав преступления, приготовление и покушение», стр. 295).

«Судебная практика Верховного Суда СССР», 1945, вып. VII.

Достаточно отметить следующий факт: учебник общей части советского уголовного права (издание 1952 г.) выделяет особо действие и причинную связь, но в нем совершенно отсутствует анализ понятия последствий преступления; тем самым остается невыясненным, с чем же причинная связь связывает действие, что оно причиняет.

Это различение проводится и многими буржуазными авторами. «По характеру своего состава преступления делятся на материальные и формальные. Состав формальных преступлений предполагает лишь совершение или несовершение субъектом указанных в законе действий… Состав материальных преступлений предполагает наступление определенного внешнего результата, в причинении которого они и заключаются». (Познышев, Основные начала науки уголовного права, 1912, стр. 134); Видаль, Cours, 1928, стр. 130; Белинг, Die Lehre Verbrehen, 1906, стр. 203–204 и другие.

См. «Уголовное право. Общая часть», Юриздат, 1943, стр. 116–117. —Те же положения повторяются и в четвертом издании учебника 1948 г. и в издании 1952 г. (стр. 184–185).

Проф. Н. Д. Дурманов утверждает, что «при конструкции составов преступлений без включения в них последствий состав преступления будет налицо и тогда, когда ни малейшего ущерба объекту не причинено (курсив мой. – А. Т.)». Однако допустить, что закон карает действия, не причиняющие «ни малейшего ущерба» объекту, значит допустить назначение законодателем наказания за безвредные действия («Стадии совершения преступления по советскому уголовному праву», Госюриздат, 1955, стр. 40).

«Уголовное право. Особенная часть», Юриздат, 1939, стр. 240. – В издании 1952 г. авторы учебника не ссылаются на оскорбление как образец «формального» преступления.

Н. Д. Дурманов. Понятие преступления, М.; Л., 1948, стр. 57.

Здесь поэтому возникает особая ситуация – покушение на негодный объект.

См. «Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР, 1941 год», Юриздат, 1948.

Интересна в этом отношении ч. 2 ст. 1 Уголовного кодекса Румынской Народной Республики: «Общественно опасным считается всякое действие или бездействие, нарушающее экономическое, общественное или политическое устройство Румынской Народной Республики, или угрожающее безопасности, или нарушающее правопорядок, установленный народом, возглавляемым рабочим классом».

Прага, 1951, стр. 72–73.

Отвергается различение «формальных» и «материальных» преступлений и в румынской литературе (см. статью Данча «Причинная связь в уголовном праве», “Justitia Nouva”, 1954, № 6).

«Уголовное право. Общая часть», Юриздат, 1948, стр. 303.

Там же.

Противопоставление необходимого и случайного причинения как основание для решения вопросов о причинной связи в социалистическом уголовном праве подверглось основательной критике в статье В. Н. Кудрявцева «К вопросу о причинной связи в уголовном праве» («Советское государство и право», 1950 г., № 1). В учебнике общей части (изд. 1952 г.) автор не пытается прямо отождествлять casus в смысле уголовного права со случайным в смысле материалистической диалектики. К сожалению, точка зрения автора остается по этому вопросу невыявленной ввиду неопределенности изложения его взглядов.

«Уголовное право. Общая часть», Юриздат, 1948, стр. 302.

См. подробную критику критерия реальной возможности в статье Т. Л. Сергеевой «Вопросы причинной связи в судебной практике по уголовным делам» («Советское государство и право», 1950 г., № 3).

Ф. Энгельс, Диалектика природы, Госполитиздат, 1946. стр. 176.

«Вопросы уголовного права», Юриздат, 1945, № 1, стр. 54.

Нет необходимости возвращаться к критике адекватной теории причинности: эта критика давно дана советскими криминалистами. Критике подвергалась и теория необходимых условий; однако здесь были допущены ошибки, которые эту критику ослабляли.

Об этом говорит и проф. Н. Д. Дурманов: «…не может быть принято определение причинности как простой неизменной последовательности явлений. Причиной оказывается явление, объективно порождающее другое явление, изменяющее или уничтожающее его» («Вопросы уголовного права», Юриздат, 1945 г. № 1, стр. 47).

Т. В. Церетели, Причинная связь в уголовном праве, автореферат докторской диссертации, 1949, стр. 8.

Так и учебник общей части уголовного права Яна Филлиповского, Яна Толара и Адама Доленского (Прага, 1951 г.) указывает: «Конечно, о причинной связи в понимании Уголовного кодекса (как основания уголовной ответственности) мы будем говорить лишь в том случае, если действие лица, совершившего преступление, было одним из условий, без наличия которого не произошло бы причинения вреда или создания угрозы (способом, предусмотренным законом)» (стр. 52).

Н. Д. Дурманов, Общие основания учения о причинной связи в уголовном праве («Вопросы уголовного права», Юриздат, 1945 г., № 1, стр. 46).

К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 22.

В. И. Ленин, Соч., т. 14, стр. 143.

Правильно отмечает Лекшас: «Все трое расчленяют исследование соответственно своим задачам» (“Die Kausalitat”, S. 38).

К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 504.

Правильно отмечая значение степени вины, проф. Б. С. Утевский ошибается, утверждая, что «умысел как элемент состава данного конкретного преступления, как психическое отношение лица к совершенному им деянию в форме предвидения конкретных последствий и желания их наступления, не поддается различию с точки зрения его степени» (Б. С. Утевский, Вина в советском уголовном праве, Юриздат, 1948, стр. 94).

На деле и умысел, и неосторожность могут быть разной степени.

См. «Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР, 1944 год», Юриздат, 1948, стр. 139.

«Уголовное право. Общая часть», Юриздат, 1948, стр. 307.

М. С. Брайнин, Некоторые вопросы о составе преступления в советском уголовном праве («Юридический сборник», 1950 г., № 4, Киев, стр. 68).

«Уголовное право. Общая часть», Юриздат, 1949, стр. 307. – Проф. М. Д. Шаргородский в работе «Вопросы общей части уголовного права (законодательство и судебная практика)», Ленинград, 1955, также является сторонником положения, что преступления следует различать материальные и формальные и что лишь по первым необходимым элементом состава является причинная связь. Проф. М. Д. Шаргородский в своей работе приводит много интересных постановлений и определений Верховного Суда по вопросам причинной связи. Однако ни в одном из приведенных автором дел Верховный Суд СССР не говорит о «формальных» и «материальных» преступлениях.

Те же положения повторяются в учебнике общей части (изд. 1952 г.). «Вопрос о причинной связи, – указывается в учебнике, – возникает лишь при так называемых «материальных преступлениях» («Советское уголовное право. Общая часть», Госюриздат, 1952, стр. 185).

К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения, 1952, т. I, стр. 590.

«При бездействии причинная связь отсутствует, и нужно решить вопрос не о том, когда бездействие является причиной наступившего результата, а только о том, когда человек отвечает за бездействие». Проф. М. Д. Шаргородский поэтому полагает, что при общественно опасных случаях бездействия следует «привлекать за причинение, хотя причинной связи нет» («Ученые труды Всесоюзного института юридических наук», вып. X, 1947, стр. 185–186).

Аналогично в связи с постановлением Пленума Верховного Суда СССР от 22 мая 1941 г. по делу С. и П. выдвинуто общее положение: «Вопрос о виновности должен разрешаться не только на основании установления самого преступного результата, но и на основании установления причинной связи между преступными действиями или бездействием обвиняемого и наступившим преступным результатом». То же положение дано и в определении по делу Л. от 30 марта 1950 г.

С полной определенностью против различения «формальных» и «материальных» преступлений выступили чешские криминалисты Филлиповский, Кепак и Тибитанцл. Они пишут: «Каждое преступление имеет последствие, которым нарушается или подвергается угрозе объект преступления. Разделение на формальные и материальные деликты не отражается благоприятно и в практике, и мы считаем, что подобное разделение не является удобным и не соответствует учению об объекте преступления. Ибо деяние, которое не дает следствия по отношению к объекту, не представляет собой общественной опасности. Мы считаем поэтому, что разделение преступлений на материальные и формальные, которые нашло применение в буржуазной науке, нецелесообразно для социалистического права и не соответствует ему» («Правник», 1955 г., № 9).

Поэтому неточно утверждение проф. А. А. Герцензона, что в предмете преступления «объект находит свое конкретное и непосредственное выражение» («Уголовное право. Общая часть». ВЮА, 1948, стр. 291).

Тем самым, ясно, что вымогательство как элемент состава взяточничества не может совпадать с вымогательством как самостоятельным составом, предусмотренным ст. 174 УК РСФСР.

См. «Сборник действующих постановлений Пленума Верховного Суда СССР 1924–1951 гг.», Госюриздат, 1952, стр. 25.

В этих случаях элемент состава описывается не одним или несколькими словами («неоднократно», «в военное время» и т. п.), а целой фразой, содержащей разные признаки и образующей в то же время единый элемент, характеризующий объективную сторону соответственного преступления.

См. «Сборник действующих постановлений Пленума Верховного Суда СССР», Госюриздат, 1952, стр. 13.

Повторность – элемент состава, в известном смысле характеризующий субъекта преступления. Это одна из иллюстраций того, что порой грань между объективными и субъективными элементами весьма условна.

«При разрешении вопроса о повторности хищения, – указывало постановление от 6 мая 1952 г., – суды должны учитывать, что последующее хищение государственного или общественного имущества должно квалифицироваться как повторное, независимо от того, предшествовало ли ему хищение государственного, общественного или личного имущества».

«Вопросы системы общей и особенной частей социалистического уголовного права» («Советское государство и право», 1950 г., № 10).

В уголовно-правовой литературе, в устных выступлениях в течение нескольких лет велась весьма оживленная и достаточно бесплодная дискуссия вокруг вины («две вины», оценочная теория вины и т. п.), основанная на смешении терминов. Решительно нет нужды вновь возвращаться к этим дискуссиям, для характеристики «плодотворности» которых достаточно привести следующее глубоко путанное определение вины, данное в итоге дискуссий в учебнике общей части (изд. 1952 г.). «Вина, по советскому уголовному праву, есть умысел или неосторожность лица, выраженные в совершенном им деянии, опасном для советского строя или социалистического правопорядка и тем самым осуждаемом советским уголовным законом и коммунистической нравственностью» (стр. 216). Правильно указали рецензенты учебника: «В этом весьма пространном определении вина наделена целым рядом черт, характеризующих ее отнюдь не только как элемент состава, т. е. как родовое понятие умысла и неосторожности: вина, согласно приведенному определению, включает в себя и действие, и последствие» («Вестник Московского университета», 1953 г., № 1, стр. 138). Сливает вину с деянием и чешский криминалист Карел Тибитанцл, считающий, что «вина является общественно опасным деянием, выразившимся в психическом, т. е. умышленном или неосторожном, отношении лица, совершившего деяние, к нарушению объекта» («Правник», 1956 г., № 2).

«Советское право в период Великой Отечественной войны», ч. II, Юриздат, 1948, стр. 26.

См. «Вопросы вины и виновности в практике Верховного Суда СССР по уголовным делам», Институт права АН СССР, 1950.

См. «Вопросы общей части уголовного права», Ленинград, 1955, стр. 54.

Болгарский юрист С. Кенчев в статье «К вопросу о вине в социалистическом уголовном праве» приводит решение Верховного Суда от 16 мая 1954 г., в котором указано:

«Одним из важнейших и решающих обстоятельств при определении степени вины является размер украденного, присвоенного или растраченного имущества». Здесь, конечно, термин «вина» также употребляется не в смысле родового понятия умысла и неосторожности.

«Советское уголовное право. Общая часть», Госюриздат, 1952, стр. 216.

Т. С. Рашковская в статье, напечатанной в журнале «Советское государство и право», 1955 г., № 6, ставит вопрос о «степенях вины». Но и в этой статье недостаточно проведена грань между различными значениями слова «вина». Так, на стр. 69 автор пишет: «Степень вины уменьшается или увеличивается в зависимости от особенностей личности виновного, поскольку эти особенности нашли свое выражение в совершенном деянии». Совершенно ясно, что в данном случае автор говорит не о вине как родовом понятии умысла и неосторожности.

Поэтому ошибается проф. Н. Д. Дурманов, утверждая, что «умысел виновного, как известно, может простираться далеко за пределы состава» («Стадии совершения преступления по советскому уголовному праву», Госюриздат, 1955, стр. 113).

Правильно поэтому указывал В. Я. Лившиц в статье «К вопросу о понятии эвентуального умысла» («Советское государство и право», 1947 г., № 7): «Предвидя причиняемый результат и не рассчитывая его предотвратить, субъект волимо причиняет этот результат» (стр. 41).

См. «Судебная практика Верховного Суда СССР», 1946 г., вып. III.

В работе «Вина в советском уголовном праве» (Юриздат, 1947) проф. Б. С. Утевский говорит об умысле и неосторожности как «субъективной стороне состава преступления». Так и учебник общей части уголовного права (изд. 1952 г.) говорит о вине как субъективной стороне состава преступления («Советское уголовное право. Общая часть», Госюриздат, 1952, стр. 214).

Эта формулировка – не точна. Умыслом и неосторожностью не исчерпывается субъективная сторона преступления: она включает также во многих случаях и другие элементы, например, мотив или цель.

Т. Л. Сергеева, К вопросу об определении преступной небрежности («Советское государство и право» 1947 г., № 1, стр. 21).

«Судебная практика Верховного Суда СССР», 1946 г., вып. I.

Там же, вып. III.

Там же, вып. V.

Весьма сложно и мало ясно чешский юрист Карел Тибитанцл пишет: «Умысел и неосторожность в смысле § 3 Уголовного кодекса являются не формами виновности, а определенным выражением ее существования как сложного процесса лица, совершившего преступление, и его действия, принимая во внимание нарушение или угрозу нарушения охраняемых законом общественных отношений» («Правник», 1954 г., № 7).

К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. I, стр. 224.

Проф. А. А. Герцензон (Уголовное право. Общая часть, изд. Военно-юридической академии, 1948, стр. 333) неточно говорит, что умысел охватывает «сознание основных элементов состава совершаемого преступления». Все элементы состава «основные»; речь должна идти об элементах состава, характеризующих объект и объективную сторону.

Б. С. Утевский, Вина в советском уголовном праве, Госюриздат, 1950, стр. 201.

«Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР, 1943 год», Юриздат, 1948, стр. 133–134.

Б. С. Утевский, Вина в советском уголовном праве, Юриздат, 1947, стр. 196; проф. А. А. Гэрцензон, Уголовное право, ВЮА, 1948, стр. 293.

См. «Уголовное право. Общая часть», Юриздат, 1948, стр. 341–342.

«Советское уголовное право. Общая часть», Госюриздат, 1952, стр. 230.

Ошибочно утверждение учебника, что «такое решение вопроса диктуется интересами государственного управления». Отступление судебной практики от закона способно лишь подрывать социалистическую законность и, следовательно, лишь нанести ущерб государственным интересам.

Лекшас полагает: «Мотивы определяют контрреволюционную цель преступления как при умышленном, так и неосторожном преступлении» (“Die Schuld als subjektive Seite der verbrecherischen Handlung”, 1955, S. 10), однако вряд ли можно говорить о цели в сочетании с неосторожным преступлением. Автор очевидно имеет в виду цель не преступления, а действия, приведшего к совершению неосторожного преступления.

«В связи с указанным – считать утратившими силу все разъяснения и постановления судебных органов, противоречащие настоящему указанию, и, в частности, разъяснение 18-го Пленума Верховного Суда СССР от 2 января 1928 г. «О прямом и косвенном умысле при контрреволюционном преступлении» («Сборник действующих постановлений Пленума Верховного Суда СССР», Госюриздат, 1952, стр. 7).

Правильно поэтому отмечает Custaw Jahn в журнале “Staat und Recht” 1956, февраль, стр. 83: «Диверсионный акт совершает тот, кто совершает действие, имеющее цель разрушить или подорвать строительство социализма в Германской Демократической Республике».

См. «Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР, 1941 год», Юриздат, 1947, стр. 194.

«Судебная практика Верховного Суда СССР», 1945 г., вып. VIII. – Аналогично определение Железнодорожной коллегии Верховного Суда СССР от 8 июня 1949 г.

«Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР, 1942 год», Юриздат, 1947.

См. определение Судебной коллегии по уголовным делам от 5 января 1955 г.

«Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР, 1942 год», Юриздат, 1947.

В более позднем определении (от 23 февраля 1949 г. по делу Е.) Судебная коллегия по уголовным делам нашла, что «самовольное изъятие чужого имущества с целью осуществления действительного или предполагаемого права на это имущество должно квалифицироваться как самоуправство».

Аналогично и в определении от 27 июня 1949 г. (по делу Г. и др.) Верховный Суд СССР, не усмотрев в действиях подсудимого цели завладеть чужим имуществом, квалифицировал эти действия как самоуправство.

В. И. Ленин, Соч., т. 33, стр. 266.

Там же, т. 35, стр. 457.

«Судебная практика Верховного Суда СССР», 1946 г., вып. IV.

«Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР, 1943 год», Юриздат, 1948, стр. 133.

Следует с удовлетворением отметить, что этот принцип находит признание и в уголовно-правовой литературе стран народной демократии (см., например, д-р Иван Ненов, доцент Софийского университета, Наказательный закон, 1949, стр. 9).

Так, в статье «Некоторые вопросы вины и причинной связи в практике Чехословацких судов» («Правник», 1956 г., № 2, стр. 125–139) чехословацкий криминалист Карел Тибитанцл пишет: «С точки зрения причинности нельзя в деянии разделять психическое и физическое и фиксировать причинную связь только как изолированную так называемую «объектную сторону деяния». Правильнее, далее, автор говорит: «…уголовно-правовое деяние является единством моментов психических и физических».

Поэтому неправильно утверждение чехословацкого криминалиста д-ра Владимира Сольнаржа, что вина «есть обусловленная волей причинная связь между лицом, совершившим преступление, и нарушенным интересом господствующего класса («Правник», 1954 г., № 9-10).

«Судебная практика Верховного Суда СССР», 1943 г., вып. IV.

Там же, 1946 г., № 1.

Там же, стр. 11.

Проф. М. Д. Шаргородский, касаясь дела С., пытался использовать в этом деле категорию случайного и необходимого причинения в марксистском смысле. Автор пишет: «В данном случае (в деле С. – А. Т.) обращает на себя внимание то, что при наличии причинной связи результат должен быть признан объективно случайным, причем нет необходимости даже в отсылке к субъективной стороне состава, ибо, как мы полагаем, для исключения уголовной ответственности достаточно признания наличия объективной случайности». Здесь явная логическая ошибка. Действительно, не может вызвать сомнений, что при доказанной неосторожности С. она отвечала бы за смерть ребенка и, следовательно, причинение было бы бесспорным: следовательно, состояние психики С. превратило бы «объективную» случайность, исключающую уголовную ответственность, в наказуемое причинение. С. не подлежит ответственности, как верно отмечено Верховным Судом СССР, хотя она, вне всяких сомнений, причинила смерть ребенку, но она действовала без умысла и неосторожности и именно поэтому не несет уголовной ответственности. Если же не С. причинила смерть ребенку, неустранимо встает вопрос, кто же или что же эту смерть причинило. Или, может быть, ребенок покончил самоубийством? Нельзя смешивать «объективную случайность» с уголовно-правовым «казусом» (см. М. Д. Шаргородский, Вопросы общей части уголовного права, Ленинград, 1955, стр. 82).

«Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР, 1941 год», Юриздат, 1947, стр. 89. – Аналогичное определение Судебной коллегии Верховного Суда СССР от 8 января 1949 г. по делу Б. подтвердило общий принцип: «Получение взятки, предусмотренное специальной статьей Уголовного кодекса, не должно квалифицироваться по статье, предусматривающей злоупотребление служебным положением».

Поучительно отметить, что при сочетании подлога и злоупотребления властью Верховный Суд СССР считает правильной квалификацию по ст. 109 и 120 УК (постановление Пленума Верховного Суда СССР от 16 декабря 1949 г. по делу О.).

Необходимо иметь в виду, что указание закона на контрабанду «при особо отягчающих обстоятельствах» означает указание на более общественно опасный вид контрабанды. В этом отношении смысл ст. 599 УК РСФСР совершенно бесспорен. То обстоятельство, что закон не описывает конкретно признаков (объективных или субъективных) более опасной контрабанды, а предоставляет решение этого вопроса суду, не меняет правовой природы вводимого законом признака «при особо отягчающих обстоятельствах» как одного из элементов состава квалифицированной контрабанды.

«Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР», второе полугодие 1939 г.

«Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР, 1944 год», Юриздат, 1948, стр. 34.

«Сборник действующих постановлений Пленума Верховного Суда СССР 1924–1951 гг.», Госюриздат, 1952, стр. 29.

«Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР за 1938 год», первое полугодие 1939 г., стр. 125.

«Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР», второе полугодие 1939 года.

«Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР, 1942 год», Юриздат, 1947, стр. 37.

«Сборник действующих постановлений Пленума и директивных писем Верховного Суда СССР. 1924–1944 гг.», Юриздат, 1946, стр. 54.

Там же, стр. 41.

На практике, к сожалению, суды обычно применяют к случаям аварий на автотранспорте, явившихся результатом нарушения трудовой дисциплины шофером, ст. 59^>3в УК РСФСР без ссылки на аналогию (ст. 16 УК РСФСР).

Правильно поэтому писал проф. М. М. Гродзинский: «Указания советского законодательства являются совершенно определенными, точными; а именно, предусматривая не только неполноту, но и отсутствие закона, советский закон тем самым четко разграничивает распространительное толкование уголовно-процессуальных норм, с одной стороны, и применение этих норм по аналогии – с другой.

Распространительное толкование имеет место там, где законодатель предусмотрел данное процессуальное отношение, но не охватит всех его моментов, дал неполную, не исчерпывающую формулировку своих положений, относящихся к данному вопросу («Аналогия в советском уголовно-процессуальном праве», 1948, стр. 5).

«Уголовное право. Общая часть», Юриздат, 1938, стр. 314.

«Советское уголовное право. Общая часть», Госюриздат, 1952, стр. 290. Учебник еще добавляет: «…представляющее тем самым повышенную общественную опасность для основ советского строя или социалистического правопорядка», однако это указание в определение понятия соучастия включаться не должно.

«Курс русского уголовного права. Общая часть», т. I, 1880, стр. 5.

«Советская юстиция», 1938 г., № 23–24, стр. 13.

«Уголовное право. Общая часть», Юриздат, 1948, стр. 421. – Близко к этому, хотя и менее отчетливо, – учебник «Советское уголовное право. Общая часть», Госюриздат, 1952, стр. 304–305.

См., например, Ширяев, Взяточничество и лиходательство, стр. 25.

Эта точка зрения проскальзывала и в советской литературе, см., например, Попов, Соучастие частных лиц в должностных преступлениях («Еженедельник советской юстиции», 1924 г., № 31), отчасти Немировский, Советское уголовное право, М., 1926, стр. 156.

См. А. Трайнин, М. Шифман, Страницы из биографии В. И. Ленина («Советское государство и право», 1956 г., № 3).

Буржуазное законодательство стремится уголовную ответственность соучастников поставить в прямую зависимость от их формальной роли – исполнителя, пособника, подстрекателя, – при этом неизменно повышая ответственность исполнителя по сравнению с другими соучастниками.