Это было так давно,
что уж кажется красиво,
что сказать тебе спасибо
мне уже немудрено.
1998
* * *
Даешь деконструкцию! Дали.
А дальше-то что? – А ничто.
Над кучей ненужных деталей
сидим в мирозданье пустом.
Постылые эти бирюльки
то так мы разложим, то сяк,
и эхом неясным и гулким
кромешный ответствует мрак.
Не склеить уже эти штучки,
и дрючки уже не собрать.
И мы продолжаем докучно
развинчивать и расщеплять.
Кто делает вид, кто и вправду
никак не поймет, дурачок,
что шуточки эти не в радость
и эта премудрость не впрок.
И, видимо, мира основы
держались еще кое-как
на честном бессмысленном слове
и на простодушных соплях.
1998
* * *
Зимний снег,
и летний зной,
и осенний листопад,
и весенняя капель —
сердцу памятны досель,
сердцу много говорят.
Говорят они о том,
что позаросло быльем,
что со Светою вдвоем
чувствовали мы,
и со Светкою другой,
и с Тамаркой роковой,
с Катериной,
и с Мариной,
как-то даже с Фатимой!
Говорит со мной Природа
о делах такого рода,
что, пожалуй, не к лицу
слушать мужу и отцу.
Ты ответь, натурфилософ,
почему любой ландшафт
вновь родит во мне желанье
слушать робкое дыханье,
выпивать на брудершафт?..
Борода седа уже.
Я уже на рубеже.
Божий мир и впрямь прекрасен.
Время думать о душе.
1998
* * *
Я знаю, не вспомнишь ты, милая, зла…
А. Блок
Когда я уйду…
и когда я вернусь…
когда я исчезну вообще —
нашмыганным носом прижавшись к стеклу,
ты вспомнишь, дружок, обо мне!
Ты вспомнишь, как так же, сквозь то же стекло
ждала ты под утро меня.
Небритый и потный, в тяжелом пальто
спешил я и каялся я,
скользя по раскисшей московской зиме —
ее, как меня, развезло…
Ты вспомнишь и вздрогнешь, дружок, обо мне
и всхлипнешь над этим пальто,
и вспомнишь закат за окном, и в окне
увидишь все тот же закат,
который пылал в вечереющей мгле
в годину ГБ и ЦК.
Когда я уйду на покой от времен,
уйду от хулы и похвал,
ты вспомнишь, как в нарды играл я с тобой,
как я без конца мухлевал.
Ты вспомнишь, когда я уйду на покой
долой с невнимательных глаз,
одну только песню, что пел я с тобой,
а также любимый романс —
про старый тот клен,
и про темный тот дуб,
про то, отчего так светло,
про тот одинокий, кремнистый тот путь,
которым я, Лена, ушел!
Вернее, уйду… И не скоро еще!
Но точно уйду – и тогда
ты вспомнишь, задрыга, как нехорошо
себя ты сегодня вела!
1998
Памяти любимого стихотворения
Для отрока, в ночи кропающего вирши,
мир бесконечно стар и безнадежно сер,
и смысла нет нигде – ни на земле, ни выше!
И класс 9-й «А» тому живой пример.
О скука, о тщета! Обыденности бремя
сносить не станет сил, и не хватает слов,
чтоб высказать им всем, чтобы порвать со всеми,
бежать, бежать, бежать, смываться вновь и вновь!
Мамаши в бигудях, и папеньки в подтяжках,
с пеленками любовь, и с клецками супы!
Действительно, кошмар! Скипай скорей, бедняжка,
куда глаза глядят, подальше от толпы!
Куда глаза глядят? – На небо иль под юбку.
Но в небе – пустота, под юбкой – черт-те что!
О, как не пригубить из рокового кубка,
Когда вокруг не то, всегда, везде не то!
Когда мутит уже от пойла общепита,
когда ни продохнуть, ни охнуть от тоски,
когда уже ни зги от злобы и обиды,
когда невмочь уже…
О, детские мозги!
Взгляни – цветы добра взрастают у дороги!
Ромашка! Иван-чай! И лютик! И репей!
И этот – как его… Пока еще их много.
Куда тебя несет? Останься, дуралей.
Присядь. Перекуси. Успеется, сердешный.
Она сама придет. Не торопи Ее.
И так уж наш пикник оцеплен тьмой кромешной.
И так уж всё вокруг и гибнет, и поет.
Оцеплен наш бивак. И песня наша спета.
Но ноты и слова запомнит кто-нибудь.
Чего ж тебе еще? Ни одного куплета
нам больше не сложить, уж ты не обессудь.
Уж вечер. Уж звезда, как водится, с звездою
заводит разговор. Разверзла вечность зев.