Хотим, умрём мы под ветрами!»
Любовный, ветреный интим
Воспет невинными ворами.
У лета красного крадут,
Юнцы, наряды дорогие.
И обнаженья выгиб крут,
И отражения такие!..
И непогодою пьянясь,
Лихая мысль плывёт и скачет.
И не найдут в том смысл и связь,
Кто через час здесь замаячит.
Невинный стыд – экстаз листвы.
Порыв дерев и улиц томных.
И мы – так вздорны и бездомны —
Не по погоде для молвы.
Под яблоней…
Откуда свежий ветер?
Откуда он подул?
Оставшийся на свете
Последний есаул.
Какой ведомый лирой,
Смяв солнечный погон,
Он просочился миром
Сквозь дымный полигон;
С ним конница ведомая —
Блеск Царственных Особ,
И ветки невесомые
Бросаются в озноб;
И тонкие видения
Кадилом у цветка,
И вот – полотна гения
О веке на века!
И песен (в жисть не петых)
Горластый перебой
Любовью безответной…
Где наш ответ с тобой?
И веткой, будто целясь,
Качая, песне в тон,
Нет-нет, да и зацепит
Поношенный бостон.
«Откуда свежий ветер?» —
И старчески вздохнул
Оставшийся на свете
Последний есаул.
И гаснет майский вечер,
И близит поздний час…
Откуда, свежий ветер,
Ты знаешь всё про нас?
Кольца
Давай нанижем расстоянья,
Как кольца, дни и ночи – кольца,
На руки, встретимся руками
В пожатье страстном.
Сожмешь сильнее – боль расслышу,
Чуть легче – холод ожиданья.
На языке прикосновений
Поговорим, давай.
Слова нелепые минуя
Средь суетливости нелепой…
Тьма театрального партера —
Нам грёзы сумрак.
И только тяжесть ноши дивной
Нам не позволит продержаться
Подольше: – О, ещё немного,
Ещё немного! Ах и ах!
Посыпался и разбежался
Весь сонм колец, звеня паденьем.
И два венчальных прозвенели,
Скатившихся в небытие.
ххх
Белый храм стоит
В синеве снегов,
И простор веков
Перед ним открыт.
И снегов крыла,
Распростёрты, спят
И покой хранят
От земного зла.
Как птенцу нырнуть
В материнский пух!
И напрячь бы слух.
И глаза сомкнуть,
И собрать бы сил —
Возрасти, восстать
На хулу и знать
И печаль могил.
На тщету птенца,
Чей завистлив глаз
Сквозь пробитый лаз
В скорлупе яйца.
Он в соблазнах зла,
Бедный, аж дрожит,
А размах крыла
Скорлупу крошит.
Жди весны
«Говори, говори,
Там никто всё равно не услышит.
Как в печи прогорит
Пусть и жарким дыханьем надышит.
Но пристроившись в ночь,
Жди весны долгожданнее прежней…» —
Так мне, к жару охоч,
Нашептал полусонный валежник.
Полудикий старик,
Этот жар твой смертельный так молод!
Он схватил и проник,
Всё минуя, сквозь всё – полусонное соло.
ххх
Снег-тишина.
Пух -легчайший.
Сугроб за сугробом,
и явным капризом
Ветра каприз,
из губ мчащий
В сугробы
с сюрпризом.
Как не бывало —
в пыль,
В быль заснеженную
старой России;
В пыль нежнейшую
сугробы-гробы
РассыпАлись,
рассЫпались —
воскресили:
Тройка; снег;
бег; побег
Его – с нею
её – в неизбежность…
Но снег ли?
Но бег ли?
А, может быть,
брег пенящийся?
Или
зари безбрежность?
Или…
Только
можно ль сказать вот так,
Запросто, о воскресшем?
Желанном, сказать
,при котором – наг,
Словом поспешным.
Ветра каприз,
из губ мчащий,
Кисеёй искрящей
улёгся в быль.
А снег всё падал,
живой, пьянящий,
И быстро сугробы —
росли – гробы.
В день рождения. Январь
Сорокалетия сорока
Трещит о таянии дня.
И в сон глядит Господне Око:
«Спеши!» – И жизнь, как простыня
Вся сбита, вся змеёй скрутилась
И затаилась на краю…
Я просыпалась – и светился
Металл луча сквозь кисею;
И капля сферой освещённой
Ползла по наледи стекла
И, сжавшись вдруг, и обречённо,
Как в преисподнюю протекла…
Нечаянно всё промелькнуло:
Любови, боли, смена вех —
На строгом поводке посула,
Что хватит счастья нам на всех.
Когда ж хватали и делили —
Всё обращалось в тихий прах…
За нас и ангелы молили
У Настоятеля в ногах.
И вот теперь сквозь луч сусальный
И треск сороки слышу я:
«Он ждёт на суд исповедальный».
Он ждёт – и вниз летит змея.