Но стих о музыке воспомнит.
И грех восполнит свой невосполнимый.
И всё, что чуждо и теперь гонимо,
Ярчайшей явью мысль обгонит.
И обоймёт.
Река – рекой, а месяц – месяцем предстанет,
И образов чреда блистать устанет,
И сердце-призрак о земном вздохнёт.
…Цветочек комнатный засох,
Полить забыла. Забываю.
Живому – что? – земля живая.
Но станет призрачному – Бог.
Неприступный свет
Один лишь он, молитв моих терзанье,
Всю правду выдюжит, до полного толчка!
И длиться будет вечно умирание
И вечно – отпевание сверчка.
И вечность слёз спадёт в вечернюю предмрачность.
И Мрак увижу я, Великий Мрак-Отец!
Какая сладость в нём! Какая в нём прозрачность!
Какая звучность! Не для глохнущих сердец…
Ах, вижу я:
молекулой потомка ворочается Он,
как зверь в своей глуши.
Как зверь берложный, сам себе котомка
Бесценных яств для зябнущей души,
Хоть столько солнц вокруг, с их бледными лучами…
В мохнато-тёплой, тёмной пышности своей
Он сам в себя глядит спокойными очами.
Что видит Он, никто не вызнал тайны сей!
Не вызнал мир скупой, слепой, материальный…
Он крошки звёзд клюёт – клюёт! – с Его стола!
Но что пред Ним весь этот сонм астральный,
Галактик сонм?! Я трогать их могла.
Мой волк
Мужчине
ххх
ххх
Сон
Седого мальчика несла я на руках…
Теперь я вижу век загубленный воочию.
Голов снесённых и окровавленных плах,
О, сколько нужно было для виденья ночи.
Седого мальчика несла я на руках.
Что пережил он, отрок поседелый?
В каких сжимала жизнь его тисках?
Его скупое маленькое тело?
Несла его, рождённого никем.
Откуда он? Не знаю. Ниоткуда.
Седые волосы, похожие на шлем,
Лицо прикрытое, не выпукло и худо.
Но знаю я, что сын теперь он мой.
Я ласковое что-то говорила…
Я говорила: «Вот придём сейчас домой…
Что дом есть у него теперь, я говорила.
И тесно так прижав его к себе,