Нет, не просто взлететь, а лететь, разрывая пространство,

Растворив свою немощь в воздушных потоках твоих,

О, Земля! Когда страх и восторг не находят в себе постоянства

И, сменяя друг друга, терзаются в клетках живых.

Дух Парящий! Ему покорились века-расстоянья.

Оттого пыль и копоть, и ложью взбешённый поток —

Всё приняв на себя, очищает Он наше дыханье,

У поросших спускаясь дорог.

У безвестных могил, у забытых могил не по праву

(Ему ведомы все, кто крылами пронёсся его).

Что их жизнь, даже смерть не снискала им славу…

Дух Парящий! Лишь Он оправданье всего!

Мне обратной пройти бы дорогой желанной.

Разглядеть, иль нащупать тончайшие нити судеб.

Не Державин ли то… в лодке Суной туманной…

Он не видит – Но слышит! – грядущий вертеп.

Дух Парящий, спаси! Ты вобрал в себя многих,

Чистых седцем, умом прозорливых в веках…

Будет грезить душа о таинственном Боге,

Но ничто не испрвит пока.

Всякая минута – день рожденья.

Всякая минута – день кончины.

Мы живём – секунды и мгновенья —

Нашей жизни долгой величины.

– — – — – — – — – — – — – — – — – — – —

Оттолкнусь от волн реки – по берегу

Поплыву, песок сгребая пятками.

И всклокочет кровь тоской по Тереку

Ниоткуда, странной вдруг повадкою.

До того ещё, когда обмолвились,

То не сердце – конь стучал копытами,

Не дожди, а слёзы пролились

По отринутому, потому забытому.

Потому сознанием не выношено.

Только кровь намёками, как иглами…

Это дерево никем не выращено,

Оно чёрными повисло силами!

И плоды его – бесплотные, голодные —

В росчерках израненные листики,

Не дописанные до истины…

И дожди песочат их безводные.

Анной наречённая…

Жизнь грозой прошла.

Всходит солнце горнее —

Вот и умерла.

Небеса колышутся

Пред тобой.

Прямо к небу движется

гроб с толпой.

Как стекло прозрачное —

Вдребезги! – лазурь.

`Идут новобрачные

Сквозь источник бурь.

Просят жизни вечной —

Жив и мёртв —

Каплей – Мрак Предвечный —

С ложки мёд

Им в уста алкающи.

Что теперь им свет?

Гроб во тьму толкающим,

`Идущим во след.

За ручки, за ножки, да на солнышко!

Всосёт меня синь изнывающую.

Как птица завидит зёрнышко,

Так Землю увижу пылающую.

Склевать не успею, тающая,

Последнего яства крупицы я.

От кончиков пальцев, вбирающая,

Тяга роится.

И смертным восторгом пылающая,

Земле покажусь я зёрнышком.

Но птицей несытой, взмывающей,

Ох, ей не успеть до солнышка.

Мне – в Париж? Простите, не очень трудно.

Не трудней, чем к Богу в Елисейские поля.

Только есть страна, там развалин груды

Не зажили и

всё ещё болят.

Но туда не то, что в Париж, простите,

Потрудней, чем к Богу в Елисейские поля…

Мне бы в Русь-страну, за кордон, – пустите! —

Мне бы в Русь-страну, там же кровь моя.

Не оттуда ль сны в подсознанье рвались,

И кружил в мозгу чей-то Лик Святой?

А под-над горой, где наш храм взорвали,

Где театр возрос, как бурьян пустой,

Там воскресный гул до сих пор не тонет…

Мне бы в Русь-страну… я б не знала сна,

Обнищав бы шла, изодрав ладони!..

Что Париж… Париж… Ах, оставьте нас!

Я вспомню о тебе, Земля!

Твоих примет живое просторечье

Всё мимо уст и душ смертельной сечи

Мимо; и мимо взгляд.

Но это… покуда ноги – твердь,

Опору чувствуют и тело – в равновесии.

Нас разлучит, как стих и музыку, и песни

Нашей никому уже не спеть.