При подготовке своего второго сборника стихов «Обгоняя бегущих», приуроченного к Олипиаде в Москве в 1980 году, Александру пришлось столкнуться с особо жесткой цензурой. Там ведь, кроме спортивной темы, (обязательная программа) ему удалось опубликовать и лирические зарисовки, и свои философские размышления, и стихи острой гражданской направленности. Приведу пример:
Осень в Крыму
На подаренном мне экземпляре на полях в двух местах исправления: вместо улицы стоит Родина. И тогда строчки обретают изначальный смысл: чуткой сердечной тревоги, поэтического предчувствия лихолетья грядущих 90-х годов…
Из ранних стихов Ткаченко мне особо запало в память стихотворение «Пластинка», посвященное Контантину Симонову:
И, рвущие душу слова, идущие рефреном, как припев в песне:
А из лирики сборника стихов «Обгоняя бегущих» особенно нравятся строчки:
В Москве Александр Ткаченко вполне оправдал шутливую кличку «крымского мустанга», резво поднявшись на литературный Олимп. Он публикует, кроме сборников стихов, книги прозы, несколько лет возглавляет журнал «Новая Юность» (1993–1996). С 1994 года до своей ранней смерти в 2007 году Ткаченко был генеральным директором Русского ПЕН-центра. В этой должности не раз выступал в качестве правозащитника.
Крымский художник и православный публицист
Слова Алемдара Караманова[3]: «Если бы не Бострэм[4], никого бы из нас не было!» – могли бы повторить очень многие. Среди них художники, музыканты, служители Церкви. Так считал и думал о себе и почивший в конце 2020 года мой друг – симферопольский художник, православный публицист, подвижник музейного дела Георгий Когонашвили. Вот как он описывает свою первую встречу с великим старцем в 1968 году: «Я стоял перед домиком, скорее похожим на сарай, с наполовину провалившейся крышей “под татаркой”, стоявшим под сенью огромных деревьев, среди зарослей лопухов и бузины в селе Заречное на трассе Симферополь – Ялта. Сквозь грязное, треснувшее стекло двери смотрело на меня потрясающее, никогда уже не забываемое мною лицо древнего патриарха с пронзительным и одновременно добрым взглядом, с непропорционально огромным лбом, осененное, как ореолом, спадающими на плечи седыми волосами и окладистой белой бородой». Георгию было тогда шестнадцать лет… Впоследствии он напишет: «Годы спустя я с благодарностью понял, как много дал мне Георгий Эдуардович, что я общался с самым удивительным человеком, кого послал мне в жизни Господь».
Наверно, художественные способности у Когонашвили наследственные. Бабушка Георгия закончила Институт благородных девиц, некоторое время обучалась в Киевской академии художеств. Неплохо рисовал и его отец Константин Константинович. Сам Георгий изобразительному искусству по-настоящему не учился. Ходил в кружок рисования, учился у знакомых художников, получил советы и наставления у Бострэма, многие из которых осознал в полной мере далеко не сразу…
Немного о его биографии.
Начинал учиться Когонашвили на историко-филологическом факультете Крымского пединститута. В девятнадцать лет решил поступать в Загорскую духовную семинарию, потом, столкнувшись с большими препятствиями, собирался уйти в монастырь. Возможно, так бы и поступил, но послушался старца Наума из Сергиевой лавры, который благословил Георгия идти в мир. Он поехал в Тюмень к отцу, там женился. Вскоре молодая семья перебралась в Тобольск, а позднее на Ямал, где они устроились работать в школе-интернате. С удивительной красотой северной природы, а также тяготами тамошней жизни Георгий был знаком не понаслышке… В тундре родилась дочка. Но родные места, солнечный Крым, тянули к себе. В 1971 году он уехал из Крыма, вернулся в 1976-м, когда Бострэма в Заречном уже не было. Его, совсем больного, забрала к себе в Евпаторию дочь. Увидеть своего наставника Когонашвили больше так и не довелось.